Вепрь

Опрокинутая машинка с краном вместо кузова тотчас встала на колеса и подъехала ко мне.

— Батя говорит, что силикатный кирпич лучше. — Захарка сгреб кубики. — Наш силикатный?

— Силикатный. — Я решил не торопить его и терпеливо взялся за возведение гаража.

— Когда еще меня Ахмет в снег уронил… когда мы на санках… но это я сам упал, — предупредил меня крановщик, — то дядя Семен поднял меня в охапку. Ахмет в сугроб тоже свалился. А дурак Никеша стоял и плакал. И побежал потом куда-то. А дядя Семен посадил меня в большие сани, что Гусеница возит. Гусеница ушами прядет. И дядя Тимка на вожжах. Моя мамаша тоже прядет. Но она шерсть прядет. Батя мне сказал, что это — другое.

"Недооценил я братьев-танкистов. — Вникая и сбивчивый рассказ пацана, я выравнивал "силикатные кирпичи" и переосмысливал свои заблуждения. — Вот, стало быть, кто в деревне определен Паскевичем на должность исполнителей. Все правильно. Ребята бедовые. Прагу брали. Крови не боятся. Но основной головорез, конечно, Семен. Стало быть, и петля на шее долгожителя Сорокина — его рук дело. То-то он разволновался и по уху мне съездил, когда Сорокин у магазина сгоряча помянул про опыты Белявского и про сибирскую его одиссею. А моя гипотеза насчет двойного убийства в склепе — туфта. Примерно как электростанция Обрубкова. Паскевич и уж тем более Ребров-Белявский там не пачкались. Семен порезал Никешу. А потом зазвал Ахмета. Якобы дурак Захарку в часовне прячет. Татарин сам отправился искупать вину перед хозяином в сопровождении Семена, не упредив никого из домочадцев. Хотел сюрприз устроить или опасался потерять драгоценное время. Дальше Семен выключил его проверенным способом, а после поднял тревогу в Пустырях: вепрь-де на кладбище лютует! Художественное оформление пролома в ограде, допустим, брат устроил. Или сам Паскевич не побрезговал. Слишком искренним было недоумение Тимофея при виде убиенного Никеши, когда он в склеп рухнул".

Но как бронетанковый сержант в первый раз подобрался к Ахмету незамеченным? И когда Гаврила Степанович перехватил у братьев Захарку? Это по-прежнему оставалось для меня загадкой. Хотя, памятуя о маскировочном халате Семена и его умении окапываться, я допускал, что он не день и не два грелся в сугробе у "Замка" казенным спиртом. Ждал удобного случая. А химикалиями против собачьего нюха Паскевич его, естественно, обеспечил.

— Ты чего?! — Захарка толкнул меня в бок. — Сережа! Крышу-то из кирпича не ставят!

— Извини. — Я снял с гаража лишние кубики и заменил их на перевязанную стопку общих тетрадей, похищенную из шифоньера. — Так правильно?

— Так можно. — Кран с опущенной стрелой заехал в гараж.

— А дед Гаврила где подобрал тебя?

— В поле. — Мой собеседник обошел гараж и вздохнул. — Заправку надо строить. Без горючки дальше ковра не укатишь.

Мы с энтузиазмом взялись воздвигать заправку из подсобного материала.

— В поле-то почему? — продолжал я его расспрашивать.

— А дядя Семен остался следы мести, — охотно разъяснил Захарка. — "Я следы замету, — сказал Тимке. — Ты гони в лес, где уговорено". Тимка — он пьяненький был. Стал настегивать. Назад в сани даже и не глядел. Как под гору, то мы шибко слетели, а как поле пошло, я и спрыгнул. Но у самого леса уже.

Я с невольным уважением глянул на мальчишку. Инстинкт — чувство, конечно, сильное. Но соскочить на ходу с саней — для пятилетнего парня это поступок.

— Сижу и плачу, — закончил свою историю Захарка. — Тут дед Гаврила на лыжах. Я ему как рассказал, что чуть не померз, он меня и забрал к себе. Батя когда из Москвы вернется? Он привезет мне железную дорогу? Дед Гаврила сказал — привезет. Пока что я здесь живу. На улице опасно без бати. Ты про дикого вепря слыхал?

— Слыхал. — Я посмотрел на часы. — Давай-ка, Зaxap Алексеевич, я тебе яичницу изготовлю. И — на боковую. Ты как?

— А сказку?

— Будет.

— Ладно. Пока я дорогу нарисую железную. — Он достал из ящика тумбочки, стоявшей у того же топчана, альбом и коробку с цветными карандашами.