— Но мы не можем рисковать. Только не с заряженным ружьём. — Увидев испачканное грязью и разочарованное лицо мальчика, Алек поймал себя на том, что добавляет:
— Извини.
Питер что-то проворчал. Линда предложила ему плитку мюсли. Роуз сразу же попросила ещё одну, а Луиз напомнила, что она не любит мюсли, и вместо этого Линда дала ей жевательную резинку; тогда Роузи тоже захотела жвачку, и Линда сказала, что ей нельзя есть жевательную резинку, и Алек внезапно почувствовал, что мир снова перевернулся. Казалось, будто всё снова встало на свои места, будто Сумеречная Зона отступила. Ничто больше не излучало зло: небо было просто небом, ручей — просто ручьём Алек с удивлением поймал себя на мыслях о Джанин: он подумал о ней в первый раз за несколько часов. Сможет ли он когда-нибудь снова увидеть её? Поговорить с ней? Неожиданно он почувствовал надежду.
Конечно, это было из-за детей. Дети часто действовали на него подобным образом они ссорились, дразнили друг друга, и вскоре всё опять было в порядке — по крайней мере, на время. Пока не происходило очередное сверхъестественное событие.
Однако, осмотревшись по сторонам, Алек подумал о том,
Вздрогнув, он осознал, что со времени отъезда седана Гарвудов не произошло ровным счётом ничего.
Глава 17
— Нет, — сказала Джорджи.
Эмброуз сделал глубокий вдох. Он предвидел этот ответ, и, несмотря на своё нетерпение и усталость, почувствовал некоторое удовлетворение. Он не только оказался прав; он оказался прав, посчитав её эгоистичной белой дрянью.
Он понял, что Джорджи только зря занимает место. И чем больше она протестовала, тем больше удовольствия испытывал он, настаивая на том, что ему нужно пойти и посмотреть, что случилось с Джоном, Россом и Верли. Прошло почти полчаса с момента ухода Джона Если сейчас он не был на обратном пути (с Гарвудами или без них), значит, с ним наверняка случилась какая-нибудь беда Эмброуз и Джорджи не могут просто бросить его. По крайней мере, именно это сказал Эмброуз своей подружке, несмотря на то что на самом деле всё было намного сложнее, как с неохотой пришлось ему признать перед самим собой.
На самом деле он испытывал острое удовольствие, доказывая своим поведением то, что он лучше Джорджи, отзывчивее Джорджи, — высшая форма жизни, другими словами. Ему внушали глубокое отвращение её вес, стенания, истерические требования, неподходящая одежда и полное отсутствие сострадания. Он понял, что асоциальное поведение может быть интригующим и забавным, если мир живёт по своим законам (иначе говоря, обычным образом), но такое поведение нежелательно и даже опасно, если люди попадают в экстремальную ситуацию, и их выживание зависит от сплочённости и координации действий.
Джорджи этого не понимала. Несмотря на ожидание того, что Эмброуз будет заботиться о
И с какой радостью он сейчас наказывал её за тот бесстыдный нарциссизм, который раньше казался ему таким привлекательным!
— Я ухожу, — объявил он. — Жди меня здесь.
— Ты не можешь уйти! — взвизгнула она. — Не можешь! Ты не можешь меня бросить!
— Почему?
— Ублюдок! — она рыдала. — Подонок! Тебя убьют! Оно убьёт тебя! Это чудовище убьёт тебя!
Мысль о возможности такого исхода не раз приходила Эмброузу в голову; вот почему он так долго ждал, прежде чем последовать за Джоном. Если бы он не испытывал такого сильного отвращения к Джорджи и всему, что она олицетворяла, ужас перед тем, что ожидает его у болота, пересилил бы его чувство долга. Однако из-за своей злости и неприязни он был вынужден сделать прямо противоположное тому, чего хотела Джорджи.
Кроме всего этого, он отчаянно стремился избавиться от неё. И он знал, что если пойдёт по дороге в сторону ручья Пайн-Крик, то она потащится за ним, жалуясь и рыдая. А если он повернёт назад, то, вне всякого сомнения, она не двинется с места. Ничто на земле не заставит её пойти за ним к болоту.
— Если бы оно собиралось нас убить, то уже сделало бы это, — сообщил ей Эмброуз со спокойствием, которого на самом деле не чувствовал. — У него было полно времени.