Дорога

Он поспешил за Джоном, который уже успел перегнать его. Густые и непроходимые кусты по обеим сторонам дороги были чуть выше их роста. Ни одна птица не щебетала в их колючих ветках. Нещадно палило солнце, жужжали мухи, из-под запачканных грязью ботинок Эмброуза в стороны разлетались камни. Он продолжал наступать на куски красноватой грязи, которые падали с Джона Карра. За этим парнем оставался след из грязи. Продвигаясь вперёд, Эмброуз начал считать их: один, два, семь, восемь… тринадцать, четырнадцать. Одна нога Джорджи ритмично стучала по его бедру, отмечая количество шагов. Он потерял свои солнечные очки — наверное, где-то в болоте. Совершенно новая пара солнечных очков исчезла в бездонной трясине. И он не мог посмотреть на часы, потому что руками он поддерживал колени Джорджи.

А ещё он не мог отогнать мух от своих губ. Поэтому он только сдувал их и тряс головой.

Они шли и шли вперёд, и постепенно крики Росса стихли позади них. По его груди стекали ручейки пота. Между зарослями кустарников воздух был совершенно неподвижен, не было даже слабого ветерка, и Эмброуз начал чувствовать жаркие лучи солнца; у него горели кончики ушей (и почему он не взял с собой шляпу?). У него болела голова. Пересохло во рту. Несмотря на вялое течение мыслей — возможно, из-за пережитого шока, — ему пришло в голову, что он может запросто умереть здесь от жажды. Все они могут умереть. Взяла ли Верли с собой воду, когда выходила из машины? Он не мог вспомнить. Было так много шума и движения…

Дорога постоянно петляла и Джон часто пропадал из виду. Расстояние между ними увеличивалось; Эмброуз заметил это. Этому ублюдку повезло, Джон не тащил на себе сопливую подружку весом в пятьдесят с лишним килограммов. Он мог без труда прибавить ходу. Сколько времени уже прошло с тех пор, как они покинули ручей? Пять минут? Шесть? Семь? Скорее всего, десять (они показались ему столетием). И с ними пока не произошло ничего сверхъестественного, хотя ему показалось, что дорога сделалась уже. Или это был всего лишь плод его воображения?

— Что это было? — всхлипывала Джорджи. Он чувствовал, что от её слёз и слюны у него промок воротник рубашки.

— Я не знаю, — выдохнул он.

— Что мы сделали? Почему мы не можем выбраться отсюда?

Тяжело дыша, Эмброуз не ответил. Что здесь можно было сказать? Теперь он начинал чувствовать её вес; у него не было сил разговаривать. Подошвы его ботинок шаркали по сухой земле, он со свистом втягивал носом горячий воздух, мухи кружились у него над головой. Что он здесь делает? Здесь, посреди пустыни, с этой социопаткой? Он не мог поверить, что это происходит с ним. Он не мог поверить, что когда-то находил Джорджи даже отдалённо привлекательной. Он чувствовал себя так, словно пробудился от сна и оказался в кошмаре. Боже, если бы не она, он даже не поехал бы в Брокен-Хилл.

Но он с трудом шёл вперёд, будто в тумане, потому что не знал, что ещё ему делать. Казалось, что заросли соляных кустов и акаций наступали на него. Он различил красные капли, свисавшие с ближайших веток, и у него перехватило дыхание. Но потом он понял, что эти маленькие зловещие шарики были на самом деле ягодами. Красными ягодами.

— Что, если мы вернёмся, а их там уже не будет? — вдруг плаксиво спросила Джорджи. — У нас нет никаких запасов.

— Заткнись.

— Что, если мы никогда не сможем выбраться отсюда? Что мы тогда будем делать? Жить, как аборигены?

— Заткнись, ладно?

— Что, если весь остальной мир исчез, — взвыла Джорджи, — и на Земле остались только мы?

Эмброуз резко отпустил её, и она упала на землю. Он развернулся и закричал:

— Заткнись или пойдешь пешком!

Её лицо было грязным от глины и растёкшейся туши. Она взглянула на него глазами, в которых стояли слёзы.

— Что с тобой случилось? — с рыданиями спросила она. — Почему ты себя так со мной ведёшь?

— Я брошу тебя прямо здесь! — угрожал он.

— Почему? Потому что ты боишься правды?