— С мамой. Единственное, чем хорош Альцгеймер: о смерти Дюка она ничего не знает. Я сказала ей об этом вчера, когда она спросила, почему я плачу, но через пять минут она уже поинтересовалась, не видела ли я его утром.
— Вы работаете?
— Раньше работала, в офисе нашего прихода. Но в последние три года маму уже нельзя было оставлять одну. Дюк помогал нам деньгами.
Майк подозвал хозяина бара, попросил принести Триш еще виски.
— А другие ваши братья?
— Ричи тридцать три, Маршаллу тридцать.
— Расскажите о Брендане, — попросила я.
Триш впервые за все это время взглянула на меня:
— Если вы надеетесь услышать о нем что-то дурное, вас ожидает большое разочарование.
Майк снова взял нить разговора в свои руки:
— Я здорово оплошал, Триш. Арестовал вашего брата, ничего не зная о вашем существовании. Как это могло получиться?
Триш напряженно выпрямилась:
— Брендан ушел из семьи, мистер Чапмен. Он — единственный из нас, кто захотел сбежать от жизни, которую Квиллианы выбрали для себя, обосновавшись в Америке.
— Вы называете это именно так? Сбежать?
— Мама была глубоко верующей женщиной. Очень набожной. И верила, что Брендану Господь уготовил особый путь.
— А ваш отец?
— Отец винил во всем маму. Говорил, что это ее фантазии, а Бог тут ни при чем. Он винил ее даже в том несчастном случае.
— В каком? — спросил Майк.
Триш нахмурилась:
— Вы ведь знаете, что Брендан видит только одним глазом. Другой он потерял, когда ему было пять лет, меня еще и на свете не было. Мама взяла его с собой в Бризи-Пойнт, его и Дюка. А там на берегу пускали фейерверки — был День независимости. Папа обвинял мать в том, что она не уследила за ребенком. При взрыве петард во все стороны полетели камни, и один попал Брендану в глаз. Если бы Дюк не оттащил его, могло быть и хуже.