Тройное Дно

22
18
20
22
24
26
28
30

— Коля, это же для маскировки. Чтобы враг не догадался…

Коля сидел теперь на бетоне, смотрел на канал. Напротив краны подъемные, складские дела, вон буксирчик продымил. А из залива, из-за поворота, буксирчик «Громовой» вытаскивал чудо чудное, паром «NIPER». Зверев простоял у канала много часов, вживаясь в островные дела, наблюдая за рыбаками со спиннинговыми закидушками, слушая местные новости.

Парома такого никогда здесь прежде не бывало, совсем недавно появился он в этих краях под флагом банановой республики, чтобы поработать на линии Петербург — Хельсинки. Обычный паром. Стандартный. Огромный и белый. Туристы на прогулочной палубе. Музыка. Скоро конец навигации.

— Я видел, как он взрывается и горит.

— Как он может гореть, если вот он, живой и здоровый. Плывет себе.

— Во сне он горел. Или в охмуреже том, в торчке. Тебе лучше знать. Ты взрослый и умный.

— Мне кажется, Коля, что ты временами умнее меня.

— То-то же.

— Потом я опять очнулся на этом самом месте. И пошел к туннелю.

— Так что, он прямо здесь горел, в канале?

— Я когда опять приторчал, был как бы в лодке, в море. Море такое теплое, солнце. Даже лучше желтой дороги. А потом я увидел «NIPER». Я обрадовался. Никогда не видел такого большого корабля. А потом он взорвался и сгорел.

— Что, сразу?

— В том-то и дело, что сразу. Потом еще плавали на воде дощечки и трупы. Зверев, пойдем отсюда. Я все, что знал, рассказал.

— Тогда пошли. А что в сорок четвертом доме?

— Ничего. Общежитие. Отвези меня домой. Я устал.

Опять экспресс и туннель, опять минута недоумения и свет белого дня.

* * *

Зверев пытался не заснуть. Прошлую ночь он провел в садовом домике в Синявине. Когда-то он был здесь у Крайнего в гостях, ловили рыбу на Зеленцах, потом пили водку у него дома, потом ходили ночью на огород за закуской. Теперь никакого Крайнего не было, он спал сном праведника на Волковом кладбище уже с год, жена его в Синявине не появлялась, а на участке копались соседи. Сейчас урожай был собран, никто больше консервов на дачах не хранил, так как, несмотря на сторожей, выносили за зиму все. Домики запирались на символические замки и часто становились местом ночлега бездомных. Сторож де-факто присутствовал, но из сторожки не вылазил, только громко брехала собачонка и пела Анна Емельянова в радиоприемнике.

Нашлись какие-то тряпки, одеяло ватное, нечистое, которое он скатал и положил под голову. Случился заморозок, и к утру Зверев совершенно продрог. Никакой печки топить было нельзя. В этом случае сторож бы несомненно наведался, а может быть, и не один.

Утром через «китайский телефон» вышел на Вакулина, вечером они встретились на квартире, про которую никто не знал в их конторе, Вакулин «сделал» ее только что. Можно было остаться здесь и отоспаться, тем более что температура тела под тридцать восемь не благоприятствовала собачьему образу жизни. Но во-первых, все меньше времени оставалось до концерта семьи Емельяновой, а во-вторых, Вакулина крепко прокачивали теперь на контакт со Зверевым, и то, что он «проверялся» и «отмывался» дочиста три дня подряд, не повышало шансы Зверева на выживание.

— Как бы мне на труп свой посмотреть?