Кроваво-красная текила

— Ты не хочешь, чтобы я еще раз это повторил. Ты же видела проклятые письма, Майя.

— Нет. Я видела коляску, полную кукол, в спальне взрослой женщины. Тебе не приходило в голову, Трес, что ты единственный экспонат коллекции Лилиан Кембридж, который она потеряла?

Это был один из тех моментов, когда Господь дает тебе в руки ножницы и предлагает резать по живому. Однако я лишь молча смотрел, как Майя спускается по ступенькам. Сам не знаю, почему, но, когда она проходила мимо, я уловил аромат часовни, въевшийся в балки крыльца — ладан и старый воск. Запах исповеди, крещений и свечей Лас Посадас,[165] потушенных еще до того, как Санта-Анна[166] проехал через город.

Отойдя на десять футов, Майя обернулась и посмотрела на меня. Или на часовню. У меня возникло ощущение, будто я уже стал единым целым с известняком.

— Позвони мне, расскажи, чем все закончится, — сказала она. — Если оно закончится.

Она уходила медленно, давая мне возможность окликнуть ее, остановить, но через несколько мгновений исчезла за стенами Ла Виллита и зашагала по Нуэва, где стояли такси.

Мимо прошла еще одна пожилая пара туристов, но теперь я сидел один, и никто не стал одаривать меня добрыми улыбками. Женщина взяла мужа за руку, и они заковыляли немного быстрее.

Я встал и пересек двор, чтобы заглянуть в окно галереи, где обитали лишь лунный свет и старые привидения.

— Что теперь? — спросил я.

Однако эта вечеринка была закрытой, и призраки не желали тратить на меня время. Я вытащил несколько банкнот, принадлежавших мертвецу, и отправился на поиски ближайшей бутылки текилы.

Глава 49

Когда мой брат Гарретт позвонил мне на следующее утро, я успел проспать около четырнадцати минут. Большую часть ночи я сидел на полу в ванной комнате рядом с унитазом, перечитывая записную книжку отца и обсуждая с Робертом Джонсоном все «за» и «против» употребления белой текилы пинтами. Только вот не помню, кто выиграл спор.

— Вам с Майей удалось найти второй диск? — прорычал Гарретт мне в ухо. — С этим у меня ни черта не получается.

Когда я снова обрел способность пользоваться голосовыми связками, я сообщил Гарретту, что у меня нет второго диска. И признался, что у меня больше нет Майи. Мой брат молчал, и я слышал, как Джимми Баффетт негромко поет о чизбургерах.

— Если бы у меня были ноги, я бы приехал к тебе и надрал твою тупую задницу, — заявил он.

— Спасибо за поддержку, — сказал я.

Он немного помолчал.

— Что произошло? — наконец, спросил Гарретт.

Я ему рассказал.

И повторил четыре строчки, которые вертелись у меня в голове уже несколько дней. Отец записал их рядом с заметками о Ги Уайте.