Терри не сводила глаз с агента Коллинз. Черт возьми, почему эти люди из Бюро всегда так стремятся держать все в секрете? Если, не дай Бог, что-нибудь узнают журналисты, это для них трагедия. Неужели они не понимают, что все бесполезно? Никогда не слышали об Уотергейте, Монике Левински и иракской тюрьме Абу-Грейб? Они не верят, что журналисты в конце концов обязательно докопаются до истины?
– Будем надеяться, что рисунок даст нам нужную информацию, сэр.
Терри пыталась разглядеть рисунок в ее руке.
В другом конце комнаты агент Ричардсон продолжал беседовать со свидетелем. Ей хотелось находиться там, но вначале нужно посмотреть рисунок. Она снова взглянула на Коллинз и неожиданно прониклась к ней сочувствием. Усталая, измотанная женщина. На нее давят, да еще как, на карту поставлена карьера. Терри знала, что это такое. Она вспомнила, какое лицо было у Коллинз, когда Штайр вела допрос Карффа. Может, им нечего делить, ведь у них так много общего. Она тронула ее за руку.
– Представляю, как вам тяжело все это переносить.
Коллинз грустно усмехнулась:
– Ничего, пока справляюсь.
– Я понимаю, под каким прессом вы находитесь, и не намерена стоять у вас на дороге.
– Рада слышать. – Коллинз вздохнула. – Вероятно, в глазах полицейских мы выглядим плохими ребятами, но у нас такая работа. И мы должны ее делать, как и вы.
– Да, – печально проговорила Терри. – Ужасно постоянно чувствовать, что кругом все ждут, когда ты оступишься. – Она на секунду замолчала. – Но я занимаюсь этим делом с самого начала и хочу помочь. Поверьте, только помочь.
Коллинз протянула ей рисунок:
– Вот, пожалуйста.
Терри сразу направилась к Ричардсону:
– Может, вы сделаете перерыв и мы с Родригесом перекинемся парой слов?
Агент Ричардсон кивнул и отошел.
– Как ты? – спросила она.
Натан пожал плечами.
Терри повернула рисунок к нему.
– Ты это видел?
– Да.