Лунд не торопила его, ждала, что Хартманн сам продолжит. Политик смотрел на разбитый вдребезги столик. На расколотое зеркало. На смятые простыни на широкой кровати в спальне.
— Что здесь произошло? — спросил он, потрясенный.
— Расскажите, что вы делали, когда вошли, — сказала Лунд вместо ответа.
— Я повесил пиджак на вешалку. Помню, у меня болела голова. Неделя была тяжелая.
Он подошел к письменному столу у окна. Майер последовал за ним.
— Я сел здесь. Немного поработал над речью.
— Что за речь? — спросил Майер.
— Для спонсоров и предпринимателей. Мы надеялись получить больше поддержки на конференции в выходные.
Лунд поинтересовалась, что он сделал с ключами от «форда».
Он посмотрел на разбитый журнальный столик:
— Я оставил их вот здесь. Они мне больше не были нужны.
— Не понимаю, — сказал Майер. — Какой смысл ехать сюда, чтобы написать речь? Почему нельзя сделать это дома?
Хартманн задумался, прежде чем ответить.
— Наверное, в разных местах работается по-разному. Дома меня все отвлекает. А здесь… — Он обвел взглядом комнату: белый рояль, канделябры, бархатные обои, дорогая мебель. И битое стекло. — Здесь я как будто на маленьком острове. Тут легко думается.
— Почему вы отпустили на выходные своего водителя? — спросил Майер.
— Он бы мне не понадобился. На конференцию меня собиралась везти Риэ. Не было смысла заставлять его сидеть без дела.
— Итак, вы отпустили водителя, сами взяли машину из автопарка своего штаба со стоянки мэрии? А потом оставили ее здесь?
— Это противозаконно? Я написал речь. Потом около половины одиннадцатого пешком пошел к Риэ. Вот и все. Что еще вам сказать?
— Этого достаточно, — вмешалась адвокат. — Мой клиент оказал вам всю посильную помощь. Если вопросов больше нет…
Лунд подошла к окну, посмотрела на улицу. Майер становился все раздраженнее.