Хартманн проезжал мимо длинных охряных казарм Нюбодера, когда ему дозвонился Мортен Вебер:
— Ну, как прошло?
Вопрос показался ему странным. Вряд ли он предполагал более одного варианта ответа.
— Все прошло нормально, Мортен. В чем дело?
— Ты помнишь Дорту? Она у нас временно работала на подмене.
— Не очень.
— Ну, такая приятная женщина? У нее еще спина болела. Я посоветовал ей своего иглотерапевта.
— Да-да, помню, кажется. И что с ней?
Машина катилась по длинной Сторе-Конгенсгаде: кафе и магазины, по левую руку — великолепный купол Мраморного собора.
— Она рассказала мне кое-что интересное.
Хартманн ждал продолжения, но, поскольку Вебер молчал, спросил:
— Что именно?
— Я бы не хотел говорить об этом по телефону.
— Господи, Мортен! Неужели ты думаешь, что и телефон мой прослушивается?
Помедлив, Вебер ответил:
— Может быть. Не знаю. Нам надо поговорить с Олавом. Ты был прав.
Группа поддержки скорбящих собралась в холодном помещении при церкви: десять человек вокруг пластикового стола в пустом безрадостном зале.
Бирк-Ларсены сидели на соседних стульях и слушали истории чужого горя. Рак и автомобильные аварии, сердечные приступы и самоубийства. Слезы живых и молчание мертвых.
Пернилле не слушала. Тайс Бирк-Ларсен кивал, но ничего не говорил.
За окном на голых ветках дерева рвался и вился на ветру потрепанный белый шарфик — словно потерянная молитва.