Крестики-нолики

Я кивнул, вдруг почувствовав усталость, потеряв ко всему интерес:

— Значит, все это было попросту еще одной гнусной проверкой?

— Разумеется. — Они переглянулись, едва заметно улыбаясь. — Но постарайтесь больше не думать об этом. Главное — то, что вы выдержали испытания.

Но мне было наплевать на испытания. Меня волновало другое. Что же получается? Я променял дружбу на этот неофициальный «разбор полетов». Променял любовь на эти самодовольные улыбки. А в ушах у меня все еще звучали вопли Гордона. «Отмщение, отмщение!» — вот что слышал я в его крике. Я положил руки на колени, наклонился вперед и заплакал.

— Ублюдки, — сказал я. — Какие же вы ублюдки!

И будь у меня в тот момент браунинг, я бы проделал в их ухмыляющихся физиономиях большие дырки.

Меня обследовали еще раз, уже более тщательно, в военном госпитале. В Ольстере действительно началась гражданская война, но я думал не о ней, а о Гордоне Риве. Как он там? Сидит ли еще в той вонючей камере, оставшись в одиночестве из-за меня? Не потерял ли окончательно рассудок? В его судьбе я винил себя — и снова плакал. Мне дали коробку бумажных платков. Время шло, но легче мне не становилось.

Теперь я неутешно плакал целыми днями напролет, принимая близко к сердцу любую мелочь, терзаясь угрызениями совести. Меня мучили ночные кошмары. Я подал прошение об отставке. Я потребовал, чтобы мне дали отставку. Прошение удовлетворили, хотя и неохотно. Не такой уж я был важной персоной — всего лишь подопытным кроликом. Я уехал в маленькую рыбацкую деревушку в Файфе и гулял там по покрытому галькой пляжу, приходя в себя после нервного срыва и стараясь не думать обо всем происшедшем. Я затолкал самый тягостный эпизод своей жизни в укромные утолки памяти, пряча его под надежный замок, учась забывать.

И я забыл.

А армейское начальство рассталось со мной по-хорошему. Они выдали мне денежную компенсацию и нажали на множество тайных пружин, когда я решил, что хочу пойти на службу в полицию. О да, на их отношение ко мне я пожаловаться не могу; но они ни слова не сказали мне о моем друге и запретили его разыскивать. Я для них умер, я нигде у них больше не числился.

Я был неудачником.

И я по-прежнему неудачник. Распавшийся брак. Похищена моя дочь. Но теперь мне все ясно. Все встало на свои места. По крайней мере я знаю, что Гордон жив, хоть и не совсем здоров, и знаю, что он похитил мою девочку и намерен ее убить.

И убить меня, если удастся.

А чтобы вернуть дочь, мне, наверно, придется убить его.

И теперь я это сделаю. Да поможет мне Бог, я непременно сделаю это.

Часть V

Крестики и узелки

23

Когда Джон Ребус пробудился от своего сна, такого глубокого, полного сновидений, он обнаружил себя сидящим в кресле. Над ним, настороженно улыбаясь, стоял Майкл, а Джилл ходила взад и вперед по комнате, глотая слезы.

— Что случилось? — спросил Ребус.