Крестики-нолики

22
18
20
22
24
26
28
30

— Так точно. — Охранник разнервничался. Неприятности он чуял за версту. — Я только позвоню вниз и скажу ему…

Ребус навалился на конторку, очутившись нос к носу с охранником:

— Только попробуй! Если ты ему звякнешь, я вернусь и запихну этот телефон тебе в задницу так глубоко, что ты и вправду научишься звонить по внутренней связи! Понял намек?

Охранник нерешительно и робко закивал, но Ребус, повернувшись к нему спиной, уже направлялся к тускло освещенной лестнице.

В библиотеке пахло потрепанными книгами, сыростью, медью и политурой. Для Ребусова обоняния это был запах противоборства, запах, который он вряд ли забудет. Он спускался вниз, в самое сердце библиотеки, и этот запах постепенно превращался в зловоние его камеры, аромат вересковой пустоши во время ночных марш-бросков, стойкую хлорную вонь солдатских душевых — всего пережитого им кошмара. Он стал различать запахи цветов, звуков, ощущений. У этого чувства было название, но в тот момент Ребус не смог его вспомнить.

Он принялся считать ведущие вниз ступеньки и при помощи этого упражнения немного успокоился.

Двенадцать ступенек, потом поворот за угол и еще двенадцать. Тут он оказался перед стеклянной дверью с нарисованной картинкой: плюшевый медвежонок со скакалкой. Медвежонок улыбался во весь рот. Ребусу показалось, что он улыбается, насмехаясь над ним. Входите, входите, кто бы вы ни были! Ребус заглянул сквозь стекло внутрь помещения. Поблизости не было ни души. Он бесшумно открыл дверь. Ни детей, ни библиотекарей. Но он услышал, как кто-то ставит книги на полку. Звук доносился со стороны перегородки, перед которой стоял стол выдачи книг. Ребус на цыпочках подошел к столу и нажал кнопку маленького звонка.

Из-за перегородки, мурлыча что-то себе под нос, смахивая с ладоней невидимую пыль, вышел постаревший, располневший, улыбающийся Гордон Рив.

Он и сам был немного похож па плюшевого медвежонка. Ребус крепко ухватился руками за край стола.

Завидев Ребуса, Гордон Рив перестал мурлыкать, но улыбка продолжала блуждать у него на лице, придавая ему вид безобидного, нормального, внушающего доверие человека.

— Рад тебя видеть, Джон, — сказал он. — Значит, все-таки выследил меня, старый черт! Как поживаешь?

Он протянул Ребусу руку. Но Джон Ребус знал, что если он оторвет пальцы от края стола, то сразу же рухнет на пол.

В один миг он вспомнил Гордона Рива, восстановил в памяти все подробности их совместного заточения. Вспомнил жесты этого человека, его насмешки и помыслы. Они были кровными братьями, вместе стоявшими насмерть, почти научившимися читать мысли друг друга. И вновь им предстояло стать братьями по крови. Ребус увидел это в безумных, ясных глазах своего улыбающегося мучителя.

Он почувствовал, как волна ярости захлестывает его так, что заломило в висках, загудели барабанные перепонки. Ну что ж, отлично. Именно это ему сейчас необходимо.

— Мне нужна Саманта, — заявил он. — Живая, причем немедленно. Потом мы сможем все уладить любым способом, который ты предложишь. Где она, Гордон?

— Знаешь, как давно никто меня так не называл? Я так долго пробыл Иэном Уззелом, что уже почти перестал считать себя каким-то Гордоном Ривом. — Он улыбнулся, заглянув Ребусу за спину. — А где же кавалерия, Джон? Только не говори, что ты пришел один. Это ведь, кажется, нарушение процедуры?

Ребус прекрасно понимал, что правду говорить нельзя.

— Не волнуйся, все за дверью. Я зашел поговорить, но там у меня полно друзей. Твоя песенка спета, Гордон. А теперь скажи мне, где Саманта.

Но Гордон, посмеиваясь, медленно покачал головой:

— Брось, Джон! Не в твоем стиле кого-то приводить с собой. Ты забываешь, что я тебя знаю. — Он говорил с трудом, словно на него вдруг навалилась усталость. — Я тебя отлично знаю. — Маска добродушия, почти приросшая к его лицу за эти годы, постепенно исчезала. — Нет, ты наверняка один. Совсем один. Так же, как я когда-то, помнишь?