Прах и тень

Холмс привстал в кресле, всем своим видом показывая неподдельный интерес.

— Три кобры, говорите?

— Вроде бы так.

— Вы точно помните количество?

— Готов поклясться, что речь шла о трех кобрах. Удивительно, что он встретил их так много сразу, но я мало что знаю о Египте.

Сыщик вскочил и приставил палец к губам. На лице его не дрогнул ни один мускул, но весь он почти вибрировал от едва сдерживаемой энергии.

— Мистер Данлеви, я сейчас задам вам чрезвычайно важный вопрос. Опишите как можно подробнее глаза Блэкстоуна.

— Бледно-голубого цвета.

Данлеви запнулся. Ему почудилось, что Холмс не в своем уме, и журналист изо всех сил старался, чтобы эта мысль не отразилось на его лице.

— Вам не показалось, что его раздражает свет?

— В тех притонах, куда мы заходили, было довольно темно. Только в «Белом лебеде» яркая лампа. Помнится, он сидел к ней спиной, но глаза не меняли цвет. Даже в плохо освещенных пивных его бледно-голубые глаза сияли.

Холмс издал восторженный возглас. Подбежав к Данлеви, он крепко стиснул его руку.

— Я знал, что вы попались на нашем пути не только для того, чтобы мучить нас. — Он надел шляпу, взял трость и поклонился, как в театре. — Доктор Уотсон, наше присутствие необходимо в другом месте. Приятного дня, мистер Данлеви.

Я выскочил вслед за Холмсом и догнал его уже на перекрестке.

— Nihil obstat.[25] Нам улыбнулась удача. Стивен Данлеви рассказал все, что нужно.

— Я искренне рад.

Холмс рассмеялся.

— Признаю, что утром был слегка не в себе, но, думаю, вы простите мне это, если я расскажу, где мы разыщем след Джонни Блэкстоуна.

— Я так и не понял, какая связь между глазами человека и его египетскими подвигами.

— Вы, как и Данлеви, думаете, что три кобры — воспоминание о колониальных войнах?