— Но вы же спросили, а я не могу лгать вам. Вы сами знаете, почему, не так ли? И не сообщите в полицию, да?
Я молчал.
Она поставила фужер на стол и быстро прошла к картине, прислоненной к креслу.
— Даже не помню, когда писала ее. Интересно, о чем я тогда думала?
— Вы имеете отношение к смерти Крамера?
— Нортон говорил мне, что переоборудует свою комнату. Я знала, что у Крамера слабое, очень слабое сердце. Знала и то, что он оставил мне все свое наследство. Я предложила Нортону, чтобы Крамер стал его первой жертвой. Нортон так и не понял, почему. — Она внимательно смотрела на меня. — Вы шокированы? Отчего?
— А если бы Крамер не умер?
— Тогда бы я задумалась над чем-нибудь еще.
— Вы так просто относитесь к вопросам жизни и смерти?
Она взглянула на другую картину.
— Мне нравится синий цвет. Больше, чем какой-нибудь другой. Я никому раньше не говорила об этом.
— Почему вы убили Нортона?
— Он собирался сообщить обо мне полиции — у него не было другого способа справиться со мной. Не сказала бы, что это была мучительная смерть. Полчаса сна, потом пятнадцать минут и — полное небытие.
— Но что он мог им рассказать? У него и самого могли возникнуть проблемы.
— Он вообще не стал бы упоминать Крамера. Просто написал бы анонимную записку в полицию, и сообщил об остальных. О них он не знал, разве что о том, кто был непосредственно перед Крамером, но мог догадываться.
— И сколько же было этих остальных?
— Пять, — она нахмурилась. — Нет, шесть. Разве это важно? Все они уже мертвы, но полиция обязательно найдет возможность повесить их на меня. Я ведь не всегда была Элен Морланд, — она посмотрела на меня. — Нельзя мне в тюрьму.
— Ну, возможно, не в тюрьму.
Ее глаза округлились.
— Если кто-то посчитает, что я сумасшедшая, я возражать не стану. А вы?