Пожизненный срок

— Если честно, то Давид интересует меня гораздо больше, чем Виктор Габриэльссон, но я уже пыталась напечатать материалы о темном прошлом Давида и наткнулась на глухую стену. Как ты думаешь, Юлию Линдхольм могут признать невиновной?

Берит удивленно взглянула на Аннику поверх очков.

— Ни малейшего шанса, — сказала она. — Даже самого крошечного.

Анника сбросила ноги на пол, подняла с пола сумку и направилась в отдел дневной смены. Поставив на стол свой подержанный ноутбук, она вышла в Интернет. Некоторое время она сидела за столом, оглядывая редакцию.

Ева-Бритт Квист обосновалась в стеклянном кабинете Андерса Шюмана и что-то говорила, отчаянно жестикулируя. Впрочем, этим она занималась практически все время. Шюман, откинувшись на спинку кресла, устало и обескураженно смотрел на Еву. Все последнее время он целыми днями только этим и занимался — выслушивал Еву-Бритт Квист.

После летних отпусков руководство газеты объявило, что грядут серьезные сокращения, в основном в составе редакций. Новость произвела впечатление разорвавшейся бомбы. Журналисты несколько дней были в панике. Как это ни странно, главный редактор не ударил и пальцем о палец, чтобы успокоить нервничавших людей. Он дал полную волю профсоюзу и не пресекал слухов. В результате в редакции воцарился полный хаос. На одном из профсоюзных собраний, где она председательствовала, Ева даже расплакалась — не потому, что ей что-то угрожало — как представителю профсоюза, ей вообще ничего не грозило, — а потому, что переживала за коллектив.

Спикен наконец потерял терпение и рявкнул на подчиненных, сказав, что если они не возьмут себя в руки и не придумают пару удачных заголовков, то газету надо не сокращать, а закрывать к чертовой матери, и немедленно. После этого разноса редакторы, корреспонденты, фотографы и системные администраторы нехотя вернулись к своим компьютерам и принялись за работу.

— Какая суматоха из-за того лишь, что некоторые из нас очень легкомысленно относятся к будущему, — философски заметил Спикен, взгромоздив ноги на стол и откусив изрядный кусок аппетитной пиццы.

— Ты перестал соблюдать диету? — изумилась Анника, но в ответ Спикен лишь ткнул в ее сторону жирным пальцем.

Обстановка в редакции стабилизировалась, но люди стали более энергичными, более сосредоточенными, более собранными, и Аннике это даже нравилось.

«Меньше болтовни и больше дела».

Сама она никогда не принимала участие в совместных развлекательных мероприятиях типа турниров по кеглям, или вечеринок по случаю дней рождения сотрудников, или других якобы веселых совместных мероприятий с коллегами.

Теперь весь этот бред, кажется, окончательно канул в Лету.

«Превосходно! Оставьте меня в покое и дайте работать».

Впервые за несколько лет она получила возможность работать полный день осенью, по крайней мере в те дни, когда Томас забирал детей. Чувство пустоты она восполняла статьями о постепенном упадке социальных служб в ленных советах, а также о случаях дискриминации при рассмотрении дел в Шведском суде по трудовым спорам.

— Ты должна благодарить судьбу за хаос в редакции, — сказал ей Спикен, когда она представила ему статью о девяти случаях в суде по трудовым спорам, когда судьи постановили, что женщины могут получать меньшую плату за равный труд, так как ниже ценятся на рынке труда.

— Поверь мне, — сказала Анника, — я и в самом деле очень ей благодарна.

Без паралича, поразившего редакцию, она ни за что не получила бы столько места в газете, но, когда альтернативой были пустые полосы, годились даже феминистские статьи.

Нет, Анника ничего не имела против камня, брошенного в это стоячее болото.

Если ее уволят, пусть уволят, но Анника считала это маловероятным. Она работала в газете без малого десять лет и, скорее всего, уцелеет, если увольнения будут соответствовать трудовому законодательству. Закон о защите занятости, столь любимый профсоюзами, был основан на максиме — пришедших последними надо увольнять первыми.