— Нет, не сидит. Его перевели сразу после несчастного случая.
«Несчастного случая?»
— Ну конечно же! — воскликнула Анника. — Естественно, после этого он к вам уже не вернулся.
— Кроме того, я не стал бы употреблять выражение «дружен». Давид Линдхольм был его, так сказать, опекуном, а это большая разница.
— Да, да, опекуном, — согласилась Анника, записав это слово. — Верно.
— О чем эта статья? — спросил надзиратель, и в его голосе послышались нотки проснувшейся подозрительности.
— Это одна из серии статей о преступниках, отбывающих пожизненное заключение, — ответила Анника, — но мне кажется, что ее публикацию следует отложить и проверить все факты. Где теперь этот американец?
Она закрыла глаза и затаила дыхание.
— Позвони завтра нашему пресс-секретарю, — ответил надзиратель и положил трубку.
Ну что ж, это лучше, чем ничего!
«С американцем что-то случилось, и его перевели в другое место. Насколько он был рад такому переводу?»
Прошлое Давида Линдхольма надо раскопать как можно глубже. Надо перевернуть все оставленные им камни.
Она посмотрела на часы и решила, что ей пора поесть.
Она надела куртку и вышла на улицу.
Томас сидел за столом в кабинете на четвертом этаже правительственного здания в Розенбаде и смотрел на Фредсгатан. Шел снег. Снежинки ударялись о стекло, отскакивали и падали на подоконник. По тротуару спешили люди — они кутались в поднятые воротники, прятали лица от колючего снега.
Вид не вдохновлял.
Томас вздохнул, посмотрел на часы и еще раз проверил, что служебная записка и выписка сложены в нужную папку.
Задача оценки стоимости отмены пожизненного заключения оказалась сложнее, чем он себе представлял. И дело не в том, что вычисления и расчеты были сложны — в них-то как раз не было ничего трудного, все упиралось в политические аспекты проблемы…
Зажужжавший селектор заставил Томаса вскочить.
— Томас, куда ты запропастился? Я сижу здесь и жду, как старая дева.