Она каким-то образом ухитрилась открыть входную дверь и захлопнуть ее за собой. Взбежала вверх по лестнице, не включив в подъезде свет. Остановилась у двери своей квартиры и прислушалась. Внизу было тихо. Пахло темнотой и пылью.
Она отперла дверь квартиры и вошла в гостиную, не включив свет. Это уже вошло у нее в привычку. Она стояла на дощатом полу и ждала, когда с плеч спадут дневные заботы.
В темноте и тишине было что-то умиротворяющее. Анника воспринимала покой как что-то мягкое и темное. Сама по себе темнота никогда ее не пугала. Напротив, темнота прячет и позволяет искать новые пути.
Разрывая тишину, зазвонил телефон.
Она наклонилась к матрацу, который с утра так и лежал незастеленный, и некоторое время колебалась — брать или не брать трубку. Потом она все же ответила.
Звонил Томас.
— Прости, что звоню так поздно, но тут небольшие неприятности.
«На этот раз трезвый и звонит из дома».
Она села у окна и стала смотреть на темное небо между крышами.
— Какие неприятности?
— Эллен немного приболела, поэтому завтра я буду работать дома, но проблема не в этом. Завтра вечером нам надо уйти. У матери Софии день рождения, и мы заказали билеты в оперу. Я не могу оставить детей одних, а сиделка только что позвонила и сказала, что тоже заболела, а ты говорила… короче, ты не сможешь побыть с детьми завтра вечером?..
Он произнес эту длинную тираду на одном дыхании.
«Говорит доброжелательно, и, кажется, он в отчаянии».
— Что с Эллен?
— Она заболела, поднялась температура. Но у нее всегда так, когда она заболевает, да?
— Что-нибудь серьезное? Ты говорил с врачом?
— Нет, нет, ничего серьезного, но мне не хочется ее никуда везти. Может быть, ты придешь?
«Придешь? Куда?»
— Сюда, на Грев-Турегатан. Тогда Эллен не придется уезжать из ее комнаты.
«Из ее комнаты? Ее комната здесь, с розовым пуховым одеяльцем!»