— Не знаю, — соврал я. — Просто так, захотелось… — На самом деле я знал, для чего побрил голову — чтобы не были видны эти чудовищные залысины.
Тетя покачала головой.
— Лысый ты стал какой-то другой, страшный… И уши торчат, как две самоварные ручки.
Я хмыкнул, поблагодарив ее за комплимент. Иногда тетя напоминает мне ребенка, и говорит она иногда, словно ребенок — то, что думает и без задней мысли. И на ее детскую прямолинейность я никогда не обижаюсь. Страшный так страшный. Впрочем, могла бы и промолчать. И сам знаю, что не красавец.
— Она не приходила?
— Нет, — я понял, о ком это тетя. О той, что дороже мне всего на свете. — Она сказала, что не придет никогда, ты знаешь это. А ты не видела ее?
— Тоже нет, — ответила тетя и отвела глаза. Я понял, что она врет, но не подал и виду.
— А этот… ну, ее кавалер, — сказал я. — Может быть, она у него? Ты знаешь, где он живет?
— Нет, не знаю, — сердито отозвалась тетя. — И знать не хочу.
Она с решительным видом поднялась.
— Уже уходишь? — спросил я. — Так скоро?
— А ты думал, я тебя до вечера развлекать буду? Мне нужно на автобус успеть. Сам знаешь, у меня хозяйство, смотреть некому.
Действительно некому. Живет тетя совсем одна, ни мужа, ни детей, а хозяйство, как уже говорил, приличное: боров Хрюша, кролики Степашки, пес Филя и безымянные куры. Всех нужно накормить, за всеми нужно присмотреть, убрать, как за малыми детками. Когда я жил у тети, помогал ей — надевал кирзовые сапоги предпоследнего размера и в железном ведре относил счастливому Хрюше его пойло.
— Дверь-то никому не открываешь?
— Никому, — снова соврал я. Один раз я открывал ее почтальону. Мне повезло, что это был почтальон, а не из военкомата. Иначе бы собирай вещички, дезертирская морда, и вперед по приказу трибунала в дисбат. Страх божий.
— Сиди дома, никому не открывай и сам никуда не выходи.
— Хорошо.
Я прекрасно понимаю свое крысиное положение, но тетя всегда лишний раз напоминает мне, чтобы я сидел дома и никому не открывал дверь. Переживает за своего племянничка дезертира.
— Может, вернешься ко мне?
— Нет, — твердо сказал я.