— Не смей так разговаривать с гостями! — внезапно взвизгнула Джейн, с неожиданным проворством вскакивая с дивана. — Джек, скажи ей!..
— Послушайте, мне действительно пора… — повторила Джин, но ее слова утонули в яростном трехстороннем споре.
— Ты не имеешь права!
— Черт побери, можно подумать, это тебя допрашивали несколько часов!..
— Это не оправдание, чтобы!..
— Неужели даже в собственном доме мне не дадут спокойно выпить стаканчик виски?!
Они, похоже, даже не заметили, как Джин открыла дверь и вышла из комнаты, бесшумно прикрыв ее за собой. Спустившись на цыпочках по застланной толстым ковром лестнице, она открыла входную дверь так тихо, как только смогла, и выскользнула на улицу. Только здесь она осмелилась перевести дух. Шагая прочь, Джин обернулась на окно гостиной на втором этаже, но портьеры на нем оказались задернуты. Стены домов в этом районе были такими толстыми, что не пропускали никаких звуков — совсем как в палатах для буйнопомешанных… и у Джин было такое чувство, словно именно из такой палаты ей только что удалось вырваться.
Да уж, темперамента Клер Бензи было не занимать!..
13
Наступило утро среды, но Раналд Марр так и не объявился. Его жена Дороти даже позвонила в «Можжевельники», но личный секретарь Джона Бальфура без обиняков объяснила, что семья готовится к похоронам и что в данный момент она считает невозможным беспокоить мистера или миссис Бальфур.
— Вы ведь понимаете — они потеряли единственную дочь, — надменно добавила секретарь.
— А я потеряла своего единственного гребаного мужа, ты, сука!.. — отрезала миссис Марр.
Она почти сразу пожалела о своих словах — в конце концов, за свою взрослую жизнь она еще никогда не ругалась подобным образом, но извиняться было поздно: личный секретарь Джона Бальфура положила трубку и предупредила остальной персонал ни под каким видом не принимать никаких звонков миссис Марр.
В этот день в «Можжевельниках» собрались родственники и многочисленные друзья семьи Бальфуров. Те, кто жил достаточно далеко, приехали еще накануне и переночевали в усадьбе, благо места было вполне достаточно. Теперь гости скитались по коридорам в поисках чего-нибудь, что могло бы сойти за завтрак. Увы, бессменная повариха «Можжевельников» миссис Долан, в былые времена удивлявшая гостей своим мастерством и изобретательностью, решила, что в такой день горячая пища вряд ли будет уместна, поэтому проголодавшимся гостям не указывал путь даже запах жарящейся яичницы с беконом, свежевыпеченных булочек и кеджери с рыбой. В столовой подавали только овсянку из пакетиков, конфитюры и варенье. Последние, впрочем, были домашнего изготовления, но среди них отсутствовало «фирменное» варенье миссис Долан из черной смородины и яблок. Это варенье Филиппа обожала с детства. Едва начатая банка этой божественной амброзии стояла на полке в кладовой, но миссис Долан отказалась угощать этим вареньем гостей, потому что «сама Филиппа ела его в один из своих последних приездов домой».
Именно так миссис Долан заявила своей дочери Катрионе, которая утешала мать, подавая ей один за другим бумажные носовые платки. Кто-то из гостей, которого послали спросить, нельзя ли получить хотя бы кофе и молоко, заглянул было в кухню, но сразу же испуганно отпрянул — ему еще никогда не приходилось видеть грозную миссис Долан в таком плачевном (в буквально смысле слова) состоянии.
Мистер Бальфур в библиотеке втолковывал жене, что он «не потерпит на кладбище никаких придурков полицейских».
— Но, Джон, они ведь так много работали, так старались, — возражала миссис Бальфур. — И потом, они специально попросили разрешения… Уж конечно, они могут прийти; я думаю, у них на это не меньше прав, чем у… — Она не договорила.
— Чем у кого? — Голос Джона Бальфура неожиданно прозвучал совсем не сердито, но как-то очень холодно и отстранено.
— Ну, — сказала его жена, — все эти люди, которых мы почти не знаем…
— Ты имеешь в виду моих знакомых?… Но ведь ты столько раз встречалась с ними на приемах, на других мероприятиях… Господи, Джеки, они же просто хотят выразить нам сочувствие!