— Губернатор намерен оставить это в тайне, он не хочет, чтобы люди беспокоились о подобных вещах.
Она вздыхает.
— Я и не беспокоюсь, мне просто любопытно, удалось ли ему выяснить что-нибудь.
— Не знаю и знать не хочу.
— Да что с тобой, чёрт возьми?
Гнев закипает внутри Мартинеса, дрожь пробегает по позвоночнику, а во рту пересыхает. Ему хочется придушить эту назойливую девчонку. Он хватает её за плечи.
— Послушай меня. Мне и так проблем хватает, а ты хочешь чтобы я ещё и в это дерьмо ввязался?! Держитесь подальше от всего этого. Просто оставь их в покое!
Лилли отстраняется.
— Эй, приятель, отвали! — она потирает плечо. — Я не знаю, какая муха тебя укусила, но тебе лучше срывать свой гнев на ком-нибудь другом.
Мартинес делает несколько глубоких вдохов, глядя на неё.
— Ладно, слушай. Мне очень жаль. Но мы здесь не получаем доступа к информации так легко. Губернатор знает, что делает. Если есть то, о чём мы должны знать, он скажет нам.
Лилли отмахивается, разворачивается, и выбегает под дождь, бормоча, «Да плевать».
Мартинес смотрит, как она исчезает в тумане.
— Он знает, что делает, — повторяет он себе под нос, теперь уже мягче, будто пытаясь убедить самого себя.
Глава 11
Дожди не прекращаются почти три дня подряд, упорно затапливая южную часть центральной Джорджии. Только к середине недели погода налаживается, а циклон уходит дальше, оставляя ливневые потоки и упавшие линии электропередач на своём пути к Восточному побережью. Земля вокруг Вудбери насквозь пропитана влагой и вся покрыта грязевыми ямами, а поля на юге настолько заводнены, что люди на стенах замечают стада ходячих, вышедших из лесов и погрязших в болотцах, словно гигантские блестящие пиявки, лежащие друг на друге. На северо— и юго-восточных углах баррикад начинается развлечение, для стрелков с 50-калиберными пушками скорее похожее на отстрел аквариумных рыб. Но если не принимать во внимание эти шумные ужасающие показательные выступления, которые Губернатор называет «утилизацией отходов», городок Вудбери остаётся пугающе спокойным в течение недели. Собственно, только в конце недели Лилли замечает нечто неладное.
Вплоть до этого времени, она ведёт себя сдержанно, проводя большую часть дней дома, последовав совету Мартинеса держать новости о незнакомцах при себе. Она проводит время за чтением, наблюдет за дождём, лёжа по ночам с открытыми глазами, размышляя как ей быть с Остином. В четверг она обнаруживает возле двери бутылку вина, украденную им из хранилища здания суда, рядом с букетом сальвии, растущей возле почты. Тронутая его жестом, она впускает его, правда только после его согласия избегать любых упоминаний о той ночи. Он, похоже, счастлив быть рядом сней. Они пьют за игрой в шарады, в какой-то момент Остин вызывает в ней настолько бурный смех, что она фыркает, разбрызгивая вино, когда он поясняет, что нарисованная им яичница-глазунья — это его мозг, под воздействием наркотиков... он остаётся до тех пор, пока серый дневной свет не исчезает за заколоченными окнами. На следующий день, Лилли вынуждена признать себе, что ей нравится этот парень, независимо от сложившихся неловких обстоятельств, и, возможно, только возможно, она открыта новым возможностям.
Наступает утро воскресенья. Ровно неделю спустя после той роковой ночи, Лилли просыпается на рассвете. Что-то аморфное и не сформировавшееся на задворках её разума беспокоит девушку — то ли ей что-то приснилось, то ли что-то просочилось в её подсознание в течении этой самой недели — но в тот самый момент оно настигает Лилли, резко, словно ударом молотка промеж глаз.
Она вскакивает с кровати, пересекает комнату и начинает листать папку, скреплённую тремя металлическими кольцами, лежащую на самодельном столе из двух блоков и фанеры. Она лихорадочно листает страницы.
— О, нет... нет-нет-нет, — бормочет она сама себе, роясь в календаре. Почти год она неукоснительно отслеживала дату. По различным причинам. Она хотела знать, когда выпадают праздники, происходит смена сезонов, но больше всего, она хотела поддерживать связь со старым порядком, цивилизованной жизнью, нормой. Хотела контролировать течение времени, хотя в эти тёмные времена уже многие сдались, и знать не знают, когда праздновать День древонасаждения или День Всепрощения.