Она смотрит на число и, вскрикнув, захлопывает календарь.
— Блядь... блядь... блядь, — шепчет она сама себе, пятясь от стола словно пол уходит у неё из-под ног. Какое-то время она нервно нарезает круги по тёмной спальне, как её мысли путаются и перебивают друг друга. Сегодня не может быть двадцать третье. Этого не может быть. Ей показалось. Это просто паранойя. Но как она может быть в этом уверена? Как можно быть в чём-то уверенным в этом чокнутом мире эпидемии? Наверняка есть что-то, что успокоит её, что докажет, что у неё всего лишь паранойя. Внезапно, она замирает, к ней приходит идея.
— Ну хорошо!
Она щёлкает пальцами, а затем стремительно подходит к старому металлическому шкафу в углу, в котором она держит пальто, оружие и боеприпасы. Она хватает своё джинсовое пальто, своих близняшек — двадцати-двух калиберных Ругеров, глушитель и пару обойм. Надевает пальто, вворачивает на ствол глушитель, и затыкает оружие за пояс. Убирает в карман обоймы с патронами, глубоко вздыхает и направляется к двери.
Её дыхание зависает в предрассветном воздухе, когда она выходит из своего здания. Город ещё спит, и солнце только выглянуло из-за леса на востоке, пуская ангельские лучи света сквозь низко лежащий туман. Лилли пересекает улицу и неслышным шагом идёт вниз по узкому тротуару к старому брошенному почтовому отделению.
Сразу за почтой, с другой стороны южной стены, вне безопасной зоны, находится перевёрнутая верх дном аптека. Лилли нужно попасть в неё, буквально на секунду, чтобы выяснить, сумасшедшая она или нет. Есть только одна проблема.
Аптека находится за стеной и после прошедшего ливня, активность ходячих там возросла.
* * *
В слабо освещённом подвале под ареной трека, Брюс слышит характерный стук за гаражной дверью слева.
Он подготавливает себя к тому что предстоит увидеть, наклоняется, открывает замок, хватается за защёлку и дёргает дверь на застывших роликах. Дверь скрипит. В открытую дверь он видит, что раньше в этом тёмном бетонном помещении хранились замасленные шасси и запасные части, сейчас же это место деградации и страданий. Во мраке стоит Губернатор, запыхавшийся от тяжёлой работы.
— Вот это развлекуха, — бормочет он. Его лицо покрыто потом, под подмышками темные влажные пятна, крови на руках больше, чем было в прошлый раз, два дня назад. Он всю ночь трудился над женщиной. Это был третий раунд пыток на этой неделе, и по его взгляду видно, что сейчас усталость взяла верх над мужчиной.
На короткий момент, Брюс бросает взгляд на потрепанную фигуру позади Губернатора. Её туловище на верёвках свисает в дюйме от пола, дреды висят, а с опухшего лица капает. Узкие плечи ритмично поднимаются, хватая лёгкими воздух, её обнажённая фигура похожа на сломанную куклу. На первый взгляд, она едва жива, но при более близком рассмотрении в её красных глазах можно заметить огонь, ядерный реактор гнева, тонкий луч надежды на месть, поддерживающий её в сознании.
— Прикрой, — говорит Губернатор, стягивая полотенце с плеч Брюса.
Брюс исполняет, закрывая катящуюся дверь с металлическим лязгом.
Губернатор вытирает лицо.
— Она ничего не говорит. Я уже потерял счёт тому, сколько раз был с ней... три, четыре... — он бросает полотенце. — Что с парнишкой? Он уже сломался?
Брюс мотает головой.
— Гейб говорит, что он всё слышит сквозь стену и рыдает как ребёнок изо дня в день, не прекращая, когда ты начинаешь трахать её.
Губернатор фыркает, потягивает переутомлённые мышцы шеи, и щёлкает окровавленными суставами.
— Но не колется?