Он делает целительный глоток, приканчивая содержимое бутылки, а затем оседает вдоль стены. Он больше не может плакать. Горе и отчаяние выжгли его слёзные протоки. Вместо этого, он тяжело нездорово вздыхает, откидывается назад и какое-то время дремлет, пока не слышит голос.
— Боб!
Он моргает и сквозь влажные глаза замечает фигуру молодой женщины, идущей к нему с другой стороны улицы. Сначала он даже не может вспомнить её имя, но глядя на её лицо, по мере приближения, расстройство, тревога и даже следы гнева опускаются на дно темницы его души и спутанных воспоминаний.
— Привет, Лилли, — произносит он, пригубив пустую бутылку. Всё до последней капли. Он вытирает рот и пытается сфокусироваться. — С добрым утром.
Она подходит, становится на колени, и мягко забирает у него бутылку.
— Боб, что ты делаешь? Пытаешься медленно убить себя?
Он выдыхает и его дыхание настолько вонюче и огнеопасно, что он мог бы воспламенить барбекю.
— Ну, я... взвесил все «за» и «против»...
— Не говори так. — Она смотрит в его глаза. — Это не смешно.
— Я и не шучу.
— Ну, хорошо... неважно. — она вытирает губы, оглядывается через плечо, и нервно осматривает улицу. — Ты не видел Остина?
— Кого?
Она смотрит на него.
— Остина Балларда? Ну ты знаешь. Молодой парень такой, обросший.
— Парнишка с волосами?
— Да, его.
Боб разражается отрывистым, сухим и хриплым кашлем. Он сгибается пополам, пытаясь его остановить. Зажмуривается.
— Нет, мэм. Не видел этого сорванца несколько дней. — наконец ему удаётся угомонить кашель и он фиксирует на ней свои жёлтые глаза. — Ты влюбилась в него, да?
Лилли смотрит вдаль за пределы города и грызёт ногти.
— Чё?