Тайный мессия

Прислушиваясь, не приближается ли такси по Тур-драйв, Бургиба воображал, как встретится с Аджией. Этот первоклассный западный отель, похожий на дом друга, собравшегося побаловать гостей, был одним из немногих мест, куда Аджия могла без опаски явиться одна. Погрузившись в мысли, Ахмед даже не заметил, как она появилась. Висевшие в арочном проеме белые занавеси обрамляли ее темную красоту.

Аджия была в красочной национальной восточноафриканской доти. Этот наряд состоял из двух прямоугольных кусков материи, называемых канга: один облекал девушку от талии до лодыжек, другой, точно такой же, она накинула на голову и плечи. Золотистая головная повязка через лоб удерживала завитки ее волос, обрамлявшие лицо и грациозную шею. Кожа ее была цвета меди, лишь ненамного темнее кожи Ахмеда, темно-серые глаза сияли ярче звезд. Аджия могла быть потомком и Клеопатры, и Нефертити. Бармен, который обращался с Ахмедом, как с давно потерянным братом, казалось, был ею просто заворожен.

Бургиба встал, вновь преисполнившись надежд, но, когда он приблизился к Аджии, сердце его упало. Канга в Восточной Африке были очень популярны, их носили и мужчины, и женщины. Эта одежда – шедевр их культуры, и ею часто пользовались для того, чтобы передать послание, особенно в Кении, где Аджия и ее подруги ходили в частную школу. Ахмед узнал кокосовую пальму на коричневом и желтом фоне прямоугольных кусков материи и ниже – послание, «джину» [63], вытисненную прописными буквами. Ему не требовалось читать, чтобы знать, что там написано на суахили: «Странно, когда высохший кокосовый орех желает разбить камень». Аджия была камнем, а он – высохшим кокосовым орехом. Это был упрек. Она не оставляла ему надежды. Но почему же она пришла?

Плодородное кокосовое дерево намекало также на то, что она должным образом воспитана – неважно, что встречается с ним в отеле посреди ночи.

Когда Ахмед подошел, Аджия поклонилась, и он кивнул. Поскольку они были мусульманами, рукопожатие было бы неуместным. Он знал, что Аджия предпочитает светские приветствия исламским.

Ахмед заговорил на суахили:

– Хабари гани, дада Аджия? [64]

– Нзуриф, ндугу Ханиф [65].

Аджия никогда не слышала имя «Ахмед Бургиба». Они называли друг друга брат и сестра, потому что в Танзании мужчины адресуются друг к другу или «ндугу» – брат, или «баба» – отец, или «мзи» – «старик», или «бвана» – господин. А о женщинах говорят «дада» – сестра, «мама» – мать, «биби» – бабушка или госпожа.

– Ты добралась благополучно, неприятностей не было?

Она покачала головой и спросила:

– Хакуна матата?

«У тебя все в порядке?»

– Нимефарахи, дада [66].

Здесь нельзя было поздороваться так коротко, как здороваются в Америке.

– Джинзи ни мама яко?

«Как здоровье твоей матери?»

– Яйя ни визари [67].

– На яко? [68]

– Ни визари сан.