– Я пытался, – пробормотал он скорее самому себе, чем ей. – Видит бог, я пытался.
Снова наклонившись к Кристине, он взял ее за шею и принялся душить. Она повалилась на кровать, смотря ему прямо в глаза. Он не ослаблял хватки. Неожиданно она замерла, а затем ее тело стало непроизвольно содрогаться на кушетке, из-за чего все стыки заскрипели, но сама женщина уже не чувствовала боли. Из ран на лице полилась кровь. Она захотела умереть.
Губернатор тихо шептал:
– Вот так… вот… вот… все хорошо…
Глаза Кристины закатились, показались белки. Лицо стало синевато-серым. Ноги ее подергивались, задевая стальную стойку капельницы, которая в конце концов повалилась на пол. Глюкоза полилась во все стороны.
Воцарилась тишина. Женщина замерла, в глазах ее застыла пустота. Прошло еще несколько секунд, и Губернатор разжал руки.
Филип Блейк отступил от каталки, на которой лежала мертвая женщина из Атланты, руки и ноги которой под неестественными углами свисали вниз. Он восстановил дыхание, глубоко вдыхая и выдыхая, и взял себя в руки.
Где-то на задворках его сознания робкий и тихий голос противился всему происходящему, пытался возразить, но Филип лишь задвинул его назад, в темные глубины своего разума. Практически не слыша сам себя, он шептал, словно бы оправдываясь:
– Я должен был так поступить… Выбора здесь не было… Выбора не было…
– ШЕФ?!
Приглушенный голос Гейба, долетевший из коридора, вернул Филипа к реальности.
– Секунду, – крикнул он, вновь обретя силу. – Дай мне секунду.
Тяжело сглотнув, он подошел к раковине, открыл воду, сбрызнул лицо, вымыл руки и вытерся влажным полотенцем. Уже собираясь отвернуться, он заметил свое отражение на поверхности шкафчика из нержавеющей стали, висевшего над раковиной. Его лицо, слегка искажавшееся на гладкой серебристой дверце, казалось лицом призрака, полупрозрачным, словно бы нереальным. Он отвернулся.
– Входи, Гейб!
Дверь щелкнула, и в комнату вошел коренастый, лысеющий мужчина.
– Все в порядке?
– Мне тут кое с чем нужна помощь, – сказал Губернатор, махнув в сторону мертвой женщины. – Прямо сейчас. Не говори, просто слушай.
В пыльной тишине на втором этаже жилого дома возле гоночного трека доктор Стивенс развалился в кресле, расстегнув свой белый халат и уронив журнал «Бон аппетит» на патрицианский животик. Рядом с ним на ящике стояла полупустая бутылка контрабандного пино-нуар. В дверь постучали, и доктор вздрогнул, принявшись искать очки.
– Док! – приглушенный голос, донесшийся из коридора, заставил его вскочить на ноги.
Чувствуя головокружение от вина и недостатка сна, он пересек так называемую гостиную спартанской квартиры. Тускло освещавшиеся керосиновыми лампами комнаты были заставлены картонными коробками, повсюду лежали стопки раздобытых где-то книг и журналов: квартира эта была убежищем истинного интеллектуала. Некоторое время Стивенс следил за новостями об эпидемии, которые время от времени приходили из ЦКЗ или из Вашингтона – часто эти листовки, отпечатанные на плохой бумаге, приносили с собой новые группы выживших, – но теперь все разрозненные обрывки просто пылились на подоконнике, совсем забытые в чудовищной тоске доктора по своей потерянной семье.