Разгадав наше очевидное невежество, Питер просиял, не в силах скрыть восторга:
– Клод Дебюсси. Французский импрессионист. Одна из моих любимых прелюдий. В ней повествуется о соборе, погруженном на дно морское. В ясный день он вздымается из бурлящих вод и тумана, исступленно звоня колоколами, и на считаные секунды застывает в воздухе, блистая под солнцем, а затем вновь погружается в бездонную пучину и пропадает. Дебюсси велит музыканту последние аккорды играть пианиссимо, на полупедали, и действительно звучит так, будто церковные колокола звонят под водой, ноты сталкиваются, затухают и иссякают, как иссякает на свете всё – как иссякаем все мы: реверберация финальных аккордов, а после тишина.
Он умолк и помрачнел.
– У нее не получалось. Ее игра – прежде такая проникновенная, такая нежная и лиричная, такая романтичная – теперь лишь баламутила душу. Она вгрызалась в музыку, однако ноты ее бежали. Получалось невнятно. Отчаянно. И когда она взглянула на меня, я… – Он звучно сглотнул. – Глаза у нее налились кровью. Словно взаправду кровоточили. Это лицо вселило в меня ужас – до того оно переменилось с прошлой нашей встречи. Я помчался звонить в полицию. Оставил ее играть у витрины. Но едва я вошел в заднюю комнату, музыка смолкла. Наступила тишина. Я выглянул. Она застыла за роялем, и эти глаза следили за мной, будто она знала, что я надумал. Потом схватила сумку и ушла. Раз – и нету. – Он щелкнул пальцами. – И вот это перепугало меня окончательно.
– Почему? – спросил я.
Он в волнении заломил руки:
– Она двигалась как зверь.
– Зверь? – переспросил Хоппер.
Питер кивнул:
– Слишком быстро. Нормальные люди так не умеют.
– Куда она пошла? – спросил я.
– Не знаю. Я вернулся в зал, но ее уже не увидел. Даже наружу вышел, осмотрелся. Ее не было нигде. Я поспешил запереть магазин. Не хотел оставаться тут в одиночестве.
Он меланхолически потупился.
– Она больше не приходила. Я о ней
– У вас в магазине есть камеры наблюдения? – спросил я.
– У нас сигнализация. Камер нет.
– Она ничего больше не говорила? Где живет, например?
– Ой, нет. Что было, я вам рассказал, а помимо этого, мы не беседовали.
– И она ничего не оставляла? Никаких личных вещей?
– Боюсь, что нет.