Семь пятьдесят восемь. Прекрасно успеваю.
Я вернулся, уцепился за люк. С неопровержимым «бум!» его закрыл. Что, если я захлопнул крышку собственного гроба?
Спичка погасла. Я зажег новую и пошел.
Когда погасла и она, прибавил шагу. Спичек в коробке сотня – надо их беречь. Помнится, Паук говорил, что от сторожки до особняка две мили. Со скоростью четыре мили в час я через пятнадцать минут одолею полпути. Я ждал, что зрение привыкнет к темноте, но затем сообразил, что крутящиеся перед глазами черные водовороты – это и есть привыкание.
Шаги отмеряли мое дыхание метрономом.
Помимо хруста ботинок на земляном полу, стояла абсолютная тишина – лишь давило со всех сторон, будто меня замуровали, будто тоннель прорезал землю под огромной водою.
Когда темнота стала невыносима, а я уже засомневался, вправду иду или стою на месте, я зажег следующую спичку.
Тесный коридор еще сузился, стал меньше четырех футов в ширину и одинаково тянулся в обе стороны. Неверный свет пугал гораздо сильнее, чем движение в полной темноте. Можно и нырнуть на самое дно. Главное – плыть вперед. Когда спичка догорела, я ее уронил и пошел дальше, правой рукой для ориентира ведя по крошащимся кирпичам. В мире, в реальности меня удерживала только стена, поскольку тьма была до того абсолютна, что обрела плоть и обнимала меня толстым черным занавесом, переворачивала вверх тормашками. Мне чудилось, будто я тону в черной воде и забыл, где остались воздух и свет. Сила тяготения в этом подземелье как-то ослабела.
Я споткнулся обо что-то крупное; мигом накатил иррациональный ужас.
Я не без труда зажег спичку.
На земле валялся пыльный кусок шелка.
Я его подобрал. Женское платье – клюквенного оттенка, старомодное, с длинными рукавами и черным пластиковым ремнем. На груди почти не осталось пуговиц. Я осмотрел ворот и при последней вспышке спички успел разглядеть бледно-лиловую бирку «Ларкин».
Я расстегнул рюкзак, запихал туда платье, снова застегнул и заковылял дальше. Через некоторое время занервничал, что нечаянно развернулся и теперь вслепую шагаю обратно к сторожке, однако не остановился. Просто дезориентация, темнота издевается над рассудком. Сколь хлипко могущество человека, его понимание собственного места в этом мире. После пятнадцати минут такого даже Эйнштейн усомнится в законах физики, и кто он есть, и где он есть, и жив он или мертв.
К ужасу моему, я опять что-то пнул. Оно с грохотом поскакало по полу – твердое. По звуку – деревяшка.
Нет. Кость. Я зажег спичку.
Запыленная черная женская туфля на потертой квадратной шпильке.
Я бездумно глянул на часы. 19:58.
Встал, вытянул огонек подальше.
Зрелище – точная копия прежнего: и спереди, и сзади в бесконечности исчезает съежившийся кирпичный коридор.
Я словно и не двинулся с места.
ebooksa