И вновь она произнесла «его отец», а не «Кордова». Давала крюка, огибая опасный участок дороги.
– Много лет назад, – пояснила она, – он скупил весь мировой запас. «Мурад» перестали выпускать в середине тридцатых. Очень редкие сигареты. Он скупил все до последней пачки у всех захолустных коллекционеров по всему миру. Любил карамельный запах, шикарную упаковку, и вдобавок это единственное, что он помнил про своего биологического отца, испанца, – а отца он в последний раз видел в три года. Но особенно любил, как они горят. Ни на что не похоже. В фильмах сотни кадров с ними. Дым вздымается спиралью, как живой. «Клубком белых змей рвется на волю», – так он мне однажды сказал.
Ею овладел неожиданный пыл: горящие глаза возведены к потолку, губы возбужденно кривятся. Вспомнив про меня, она осеклась.
– Не понимаю, почему вам так важны эти детали, – раздраженно буркнула она.
– Так в них же дьявол. Вы не в курсе?
Она ответила мне взглядом, полным презрения:
– Ваших раскопок, мистер Макгрэт, хватит на всю жизнь. Может, пора уже вылезать из шахты – идите домой, тащите свои обломки угля, или что вы там накопали.
– Спровадить хотите. Как всех остальных.
Она невозмутимо пожала плечами:
– Делайте со своей информацией что угодно. Конечно, теперь ни одна живая душа вашу историю не подтвердит. Вы опять в гордом одиночестве со своими дикими заявлениями.
Ну да – одного за другим эта женщина устранила всех очевидцев до последнего. Невозможно не восхититься ее самодовольным педантизмом.
– А что с матерью Александры? С Астрид?
– Уехала. Куда-то в Европу. Ее драгоценное дитя мертво, Астрид здесь больше ничего не держит. Слишком много черных воспоминаний.
– Но вас они не смущают.
Она улыбнулась:
– Мне только воспоминания и остались. Умру я – умрут и они.
Я поморщился, вдруг снова усомнившись в ее версии. Меня вдруг осенило, – может, напоследок, прежде чем навеки упокоиться, до меня донесся предсмертный шепоток магии: кирины и дьяволы, сверхъестественное могущество потрясающей женщины.
– Но я ездил в «Гребень», – сказал я. – Я туда проник…
– Правда? – вскинулась Галло. – И что там?
Тут я опешил. Что? От моего признания она, похоже, непритворно разволновалась.