Фрида подняла второй стул, оторвала от рулона несколько бумажных полотенец, вытерла рвоту с пола, прошла в туалет, находившийся рядом с кухней, и смыла все в унитаз. Вернувшись, она налила в таз горячей воды и тщательно вымыла пол. Вскипятила чайник и заварила чашку крепкого чая. Добавила туда четыре ложки сахара, щедро плеснула молока и поставила чашку перед Кэрри. Та подняла опухшее от слез лицо.
– Постарайтесь выпить, – посоветовала Фрида. – Вам холодно?
Кэрри кивнула. Фрида сбегала наверх и вернулась со стеганым одеялом, которое взяла с кровати.
– Завернитесь в него и пейте чай.
Кэрри села. Она попыталась поднять чашку, но у нее так сильно дрожали руки, что Фрида забрала чашку и поднесла к ее губам, осторожно наклоняя, чтобы Кэрри могла потихоньку пить.
Наконец Фрида спросила:
– Вы поняли?
Кэрри еще плотнее завернулась в одеяло. Она была похожа на побитое животное.
– Кэрри!
Она кивнула и прошептала:
– Я поняла.
– Вы мне верите?
– У Алана была одна привычка… – Голос Кэрри охрип от рыданий. – Он всегда таскал кусочки из моей тарелки или отпивал чай из моей чашки, хотя перед ним стояло то же самое. Я собиралась взять печенье, а он клал его себе в рот или хватал мой бутерброд и откусывал от него, причем так невозмутимо, словно не осознавал, что делает. Или я отворачивалась, а когда снова смотрела на тарелку, то видела следы его зубов на своем пирожном. Меня это раздражало, но он часто так шутил. Даже когда все стало хуже некуда, даже совершенно потеряв аппетит, он продолжал таскать у меня лакомые кусочки. Я часто думаю, что именно это и позволяет браку выжить, а вовсе не такие серьезные и очевидные вещи, как секс и дети: привычки, ежедневные дела и милые причуды – всякие мелочи, которые вроде бы выводят из себя, но одновременно очень сближают. – Кэрри опустила взгляд на стол и говорила так тихо, что Фриде пришлось наклониться, чтобы ее расслышать. – Он брал у меня еду, потому что моя еда была его едой. Между моей жизнью и его жизнью не существовало никаких границ. В каком-то смысле мы слились в одно целое. В тот день, когда он ушел… – Кэрри нервно сглотнула, и ее покрытое пятнами лицо дернулось. – В тот день, когда человек, которого я принимала за Алана, ушел, мы сидели на диване, и я подогрела два пирожка с мясом. Мы никогда не готовили рождественский пудинг. Нам нравилось есть шикарные пирожки с мясом из «Эм-энд-Эс» со сливками, это была одна из наших традиций, и на этот раз он ни кусочка не откусил от моего пирожка. Я еще пошутила на этот счет. Я поднесла пирожок к его губам и сказала: «Что мое – твое, и что твое – тоже твое», – или еще какую-то глупость в этом роде. Но он только улыбнулся и сказал, что у него есть свой пирожок. Потом, когда он уже ушел, я решила, что так он выразил свое желание отделиться от меня: он не ел мою пищу, потому что я ему больше была не нужна. Понимаете?
Фрида кивнула, но ничего не ответила. Она встала и наполнила чашку Кэрри, опять щедро добавив сахара.
– И он сделал мне чашку чая, – тоскливо продолжала Кэрри. – В тот же самый день. Обычно чай заваривала я, но тут как раз готовила, поэтому попросила его сделать мне чай. Он устроил из этого целое представление. Поставил на поднос чашку, кувшинчик с молоком и сахар в фарфоровой сахарнице, хотя я пью чай без сахара. Я подумала тогда: какой он смешной, какой романтичный… Я ни о чем не догадалась. А он просто не знал, верно? Он не знал, как я пью чай.
– Мне очень жаль, Кэрри, – сказала Фрида.
– Я с ним спала! – воскликнула Кэрри. – У нас был секс. Впервые за долгие-долгие месяцы, потому что Алан… он не мог. Мне было хорошо. – Ее лицо исказилось так, словно ее вот-вот опять стошнит. – Это был лучший секс за всю мою жизнь. За всю мою жизнь! Вы понимаете, да?
Фрида снова кивнула.
– Но это был не Алан. Это был вовсе не мой любимый, безнадежный Алан. Алан уже умер, его повесили, словно какого-то преступника. А я не знала и не горевала. Я трахалась с его грязным братом-убийцей и была счастлива! Я была так счастлива, когда лежала в темноте, прижавшись к мужчине, который убил Алана, а потом спал со мной и слушал, как я кричу от наслаждения… ох… и улыбался, когда я признавалась, что так хорошо мне еще никогда не было. Черт! Это… Я не могу…
Кэрри встала, ее лицо побледнело, и она выскочила из кухни. Фрида слышала, как ее опять тошнит; затем раздался шум воды в туалете, потом зажурчала вода из крана. Кэрри вернулась, села на стул и уставилась на нее покрасневшими глазами.