Четыре сезона

22
18
20
22
24
26
28
30

– Скажи я такое в детстве, меня бы заставили прополоскать рот с мылом.

– Времена меняются.

– Разве? – Дюссандер сделал глоток. – Учи!

Тодд не сводил с него ненавидящих глаз.

– А ты всего лишь жалкий алкаш, понятно?

– Учи!

– Хватит! – Тодд с шумом захлопнул учебник. В тишине кухни хлопок прозвучал как выстрел. – Мне все равно не осилить! Слишком мало осталось времени! Еще пятьдесят страниц такого же дерьма до Первой мировой войны. Завтра на втором уроке самостоятельных занятий я напишу шпору.

– Не сметь! – хрипло воскликнул Дюссандер.

– Это еще почему? Кто мне запретит? Ты, что ли?

– Парень, у тебя совсем отшибло мозги? Не понимаешь, что стоит на кону? Ты думаешь, мне нравится тыкать тебя сопливым носом в учебник? – Его голос возвысился и стал властным. – Ты думаешь, мне нравятся твои выкрутасы и детские ругательства? «А рожа не треснет?» – передразнил он фальцетом, и Тодд залился краской. – «А рожа не треснет? Как бы не так! Еще чего!»

– А ты сам от этого балдеешь! – закричал Тодд в ответ. – Еще как! Ты чувствуешь, что живешь, только когда на меня ругаешься! Вот и оставь меня в покое!

– Если тебя поймают со шпаргалкой, что, по-твоему, будет дальше? Кому об этом сообщат в первую очередь?

Тодд промолчал, разглядывая свои обгрызенные ногти.

– Ну? – не отступал Дюссандер.

– Господи, Калоше Эду, кому же еще! Потом, наверное, родителям.

Старик кивнул:

– Я тоже так думаю. Так что учи! Вбей себе эту шпору в башку – там ей самое место!

– Я тебя ненавижу, – устало произнес Тодд. – Честно! – Он открыл учебник, и перед глазами снова возникла фигура Рузвельта на коне. Губы растянуты в широкой улыбке, в руке сабля, перепуганные насмерть кубинцы спасаются бегством – не исключено, что из страха перед американской улыбкой.

Дюссандер принялся снова раскачиваться, обхватив ладонями чашку с бурбоном.

– Славный мальчик! – почти нежно похвалил он.