Четыре сезона

Что тут случилось, Тодд?

Он не открыл мне дверь, и я отпер замок запасным ключом, который получил от него. Мистер Денкер часто засыпал. Я прошел на кухню и увидел, что дверь в подвал открыта. Я спустился вниз, а он… а он…

Затем, конечно, слезы.

Это должно сработать.

И он снова станет самим собой.

Тодд долго лежал, прислушиваясь к далеким раскатам грозы, удалявшейся на запад, и тихому шелесту дождя. Он не со-

мневался, что больше не заснет и будет до утра прокручивать в голове хитроумный план, но вскоре глаза сомкнулись, он, сунув руку под щеку, погрузился в крепкий сон без всяких сновидений. Первого мая он впервые за долгие месяцы проснулся отдохнувшим.

11

Май 1975 года

Та пятница в середине месяца показалась Тодду самой длинной в жизни. Он сидел на уроках, тянувшихся бесконечно долго, и ничего не замечал вокруг в ожидании последних пяти минут, когда учитель должен вручать промежуточные табели двоечникам по своему предмету. Видя, как Сторрман приближается к парте со стопкой табелей в руках, Тодд замирал от страха, а когда учитель проходил мимо, едва не терял сознание от волнения и был близок к истерике.

Хуже всего вышло на алгебре. Сторрман подошел к его парте… чуть помедлил… а когда Тодд уже решил, что он двинется дальше, положил ему табель на парту лицом вниз. Тодд, ничего не чувствуя, бесстрастно посмотрел на листок бумаги. Все кончено, подумал он. Подача, удар, очко, партия. Если, конечно, Дюссандер ничего не придумает. Но это вряд ли.

Он безучастно перевернул табель лицом вверх, собираясь посмотреть, сколько баллов ему не хватило до тройки. Наверняка самой малости, но разве Железного Сторрмана этим проймешь! Табель оказался пустым – в графе «Баллы» и «Оценка» ничего не было. И только внизу в разделе «Примечание» от руки написано: «Я очень рад, что могу не вручать тебе настоящий! Так держать! Сторрман».

Перед глазами все поплыло, в голове громко зашипело, будто надували гелием воздушный шар. Тодд ухватился руками за края парты и чудовищным усилием воли овладел собой. Постепенно пелена перед глазами спала, и теперь он боролся с неимоверным желанием броситься за учителем и выколоть ему глаза остро отточенным карандашом, который вертел в руках. Одна-

ко его лицо оставалось бесстрастным, и только легкий тик века выдавал бушевавшие в душе страсти.

Через пятнадцать минут учеников распустили на выходные, и Тодд медленно побрел к велосипедной стоянке, сунув руки в карманы и зажав учебники правым локтем. Уложив книги в багажную корзину велосипеда, он отстегнул цепь с замком и покатил в сторону дома Дюссандера.

Сегодня, повторял он. Сегодня твой последний день, старик.

– Итак, – произнес Дюссандер, наливая себе виски, когда Тодд вошел на кухню, – подсудимый возвращается из зала суда. И какой вынесли вердикт? Виновен? – На нем были халат и пара ворсистых шерстяных носков, почти закрывавших голени.

Тодд мысленно отметил, что в таких носках легко поскользнуться, и бросил взгляд на бутылку в руках Дюссандера. Виски в ней оставалось всего чуть-чуть.

– Двоек нет, единиц нет, никакого табеля тоже нет, – ответил он. – В июне придется снова подчистить кое-какие оценки за год, чтобы не оказалось троек. Но в этой четверти, если продолжать в том же духе, будут одни пятерки и четверки.

– Ты продолжишь, не сомневайся! – заверил Дюссандер. – Мы за этим проследим. – Он сделал глоток и плеснул в чашку еще виски. – Это надо отметить! – Он говорил, чуть растягивая слова. Тодд уже достаточно хорошо знал старика, чтобы понимать – тот был здорово пьян. Да, сегодня! Он должен умереть сегодня!