У Генри схватило горло, но он помахал в ответ.
– Сладких снов!
Луи поднялся по лесенке в хижину, истлевая до серого с каждой ступенькой, а потом Генри услышал слабый, мучительный плач скрипки. Ноты мгновение плыли по ветру, а потом растаяли и они.
Но другие воспоминания уже надвигались на него: ощущение, что ему кто-то остро нужен – будто близнец тосковал по близнецу.
– Лин, – сказал Генри и кинулся к лесу.
Истинно опиумная тщетность надежд
Генри и Лин лежали совершенно неподвижно на длинном честерфилде и спали. Мэйбл и Джерико несли молчаливую стражу.
Мэйбл взяла сырой сэндвич с кресс-салатом из преющей на декоративной тарелке кучи. Она уже дала от ворот поворот нескольким разъяренным гулякам, явившимся на вечеринку. Кажется, над музеем и вправду навис неумолимый рок, хотя отсюда, из нынешнего момента, будущее выглядело и не слишком отчетливо.
– Как думаешь, какие сны им снятся? – спросила она, откусывая уголок сэндвича.
– Не знаю.
– Надеюсь, c ними там все в порядке.
– Меня не должно быть тут. Я должен быть со всеми, – проворчал Джерико, и тут некую дамбу внутри Мэйбл наконец прорвало.
– Чтобы присматривать за Эви, да? – спросила она, глядя на него в упор.
Джерико посмотрел на спящих друзей.
– Этого я не говорил.
– И не надо было. Все случилось после Ноулз-Энда или до?
Джерико промолчал, но по челюсти у него прокатился желвак.
– Впрочем, какая разница, – сказала Мэйбл, откладывая остаток сэндвича.
Черные крапинки заплясали у нее перед глазами – это она пыталась проглотить жгучие слезы.
– Тогда почему ты поцеловал меня, если мечтаешь все равно о ней?