– Стыд и позор, – объявила она сгнившему великолепию, но думала при этом о печальной участи Вай-Мэй.
Уже на выходе из тоннеля сзади пришел звук: мягкий, но тяжелый, будто дождь вдруг пошел с потолка – раз, два, три,
– М-мемфис, – прошептала Тэта.
Фонарик затрясся у него в руке. Он начал было вести луч вверх, но Тэта остановила его руку, качая головой.
– Продолжаем идти, – скомандовал Сэм. – Вверх и наружу.
– Ненавижу призраков, – сообщила Эви. – Честное слово, просто ненавижу.
Старое дерево лестницы, ведущей вверх, на пассажирскую платформу станции, громко заскрипело под весом четверки. Густой шепот заполнил пространство. Пестрый потолок над ними зашевелился.
– Что мы делаем теперь? – спросила Тэта невесомым, как паутинка, голосом.
Мемфис взял ее за руку.
– Думаю, мы бежим.
Пурпурный вьюн
Генри открыл глаза и увидел солнце. Он лежал на дне лодочки, подпрыгивавшей на волнах. Сколько он уже тут плавает, было совершенно непонятно, но Луи определенно рядом не наблюдалось.
– Луи? – позвал он, садясь. – Луи!
Тот сидел на холме под плакучей ивой, посреди целого луга пурпурных ипомей.
– Вот ты где, – сказал Генри, подходя и усаживаясь рядом. – А я тебя везде искал.
– Кажется, ты меня нашел, – отвечал Луи, но голос его звучал как-то пусто.
– Что будем делать? Сплаваем куда-нибудь на лодочке? Погуляем с Гаспаром? Может, порыбачим?
– Я хочу рассказать тебе про эти цветы, Генри. Я вспомнил… почему так их не люблю, – тихо сказал Луи, и у Генри что-то екнуло глубоко внутри: сон менял направление…
– Это неважно, – весело сказал он.
Ему совсем не хотелось об этом разговаривать. А хотелось только плыть вниз по реке, плыть по течению – только он и Луи, и солнце, и место под ним, что принадлежит только им двоим.