Миа меня опережает. – Я, может, ошибаюсь, но разве в правилах не говорилось «Без детей»?
– В правилах дома – да. Но это все же другое дело.
– Разве? – Она поднимает бровь. – Всем известно, как мужчины любят незапланированные беременности.
Я ничего не говорю.
– А ты что? – спрашивает она. –
– Мне страшно, – признаюсь я. – Я в ужасе. – Потому что когда круговерть чувств – неверия, радости, тревоги, восторга, потрясения, новой скорби по Изабель, счастья – прекращается, остается один незамутненный, голый страх. – Я больше такого не перенесу. Такого…
– Тебе ведь сказали, что опасаться за здоровье следующего ребенка оснований нет, – напоминает она.
– Тогда тоже не было оснований. И все равно.
– Но ты ведь
В мире очень мало людей, которые могут задать мне такой вопрос, и еще меньше тех, кому я честно отвечу: какая-то часть меня говорит –
Но во мне есть и другая часть, та часть, которая взяла на руки мертвую девочку, посмотрела на ее идеальное лицо и все равно ощутила экстатическую радость материнства, которая и думать бы не стала о том, чтобы уничтожить жизнеспособного ребенка по моей трусости.
– Да, я его оставлю, – говорю я. – Я рожу этого ребенка. Ребенка Эдварда. Я знаю, что сначала эта мысль ему не понравится, но, думаю, он с ней свыкнется.
От Эдварда вот уже две недели нет никаких вестей, и я отправляю ему селфи.
Ответ приходит немедленно.
На самом деле татуировка миленькая, небольшая и невидная в обычной одежде – стилизованное изображение крыльев чайки сразу над правой ягодицей. Но я знаю, какое отвращение вызывают у Эдварда татуировки.
Ответ приходит через несколько минут.