Я бы не назвала это экспериментами, говорю я. Это, скорее, открытия.
Но если все так чудесно, Эмма, тихо говорит она, то почему вы здесь?
Мы уже говорили о том, что пережившие изнасилование иногда – ошибочно – винят себя, прибавляет она. Что им может казаться, будто они заслуживают наказания или почему-то стоят меньшего, чем другие. Не могу не предположить, что это отчасти ваш случай.
Она произносит это так искренне, что я едва не расклеиваюсь.
А что, если меня вообще не насиловали? спрашиваю я. Что, если это была какая-то фантазия?
Она хмурится. Я вас не вполне понимаю, Эмма.
Неважно. А вот допустим, я узнала, что некий человек… узнала о преступлении. Если бы я рассказала об этом вам, вам бы пришлось сообщить в полицию?
Если бы о преступлении еще не было известно или если бы о нем было известно, но ваше свидетельство могло бы сыграть роль в расследовании, то ситуация была бы непростая, говорит она. Как вы знаете, у психотерапевтов есть профессиональный этический кодекс, куда относится и врачебная тайна. Но мы также обязаны помогать правосудию. Если между одним и другим возникает конфликт, то правосудие перевешивает.
Я молчу, думаю о том, что это означает.
Что вас беспокоит, Эмма? мягко спрашивает она через некоторое время.
Да ничего, правда, говорю я, широко ей улыбаясь.
Анализ крови в клинике все подтвердил. Я никому не сказала, кроме Миа и Тессы.
Разумеется, первый вопрос Миа:
– Вы планировали?
Я качаю головой: – Эдвард как-то раз… немного увлекся.
– Мистер Контроль – и увлекся? Значит, он все-таки человек. Даже не знаю, тревогу это должно вызывать или облегчение.
– Это был единственный раз. Мы потом даже повздорили. – Я знаю: Миа подумает – потому, что не предохранялись. В подробности не вдаюсь.
– Он знает?
– Нет еще. – Сказать по правде, я не знаю, как Эдвард к этому отнесется.