Четвертая обезьяна

— Может быть, я уже оставил их. Может быть, тебе пора поговорить с Клэр и Нэшем.

— Если ты сделал ей больно, я тебя убью, — зарычал Портер.

— Тик-так, Сэм. Тик-так.

Щелк!

Разговор прервался.

Портер еще какое-то время держал в руке трубку; от нее отражалось его собственное дыхание. Он положил трубку на рычаг.

«Тик-так»…

Бишоп играл в другую игру.

Портер встал, стараясь двигаться медленно, не убирая руки с раны. Швы тянули, но держали крепко. Со стола справа он взял бинт и пластырь. Приложил бинт к ране и приклеил его, потом слегка выкрутил ступню влево, вправо, проверяя свою работу. Повязка держалась, но он все равно на всякий случай обмотал ее еще несколькими витками пластыря.

Стараясь не давить на больную ногу, Портер подошел к стенному шкафу; его рубашка висела на плечиках, а ботинки были на полке. Брюки на нем разрезали; наверное, они сейчас в мусорной корзине.

Дерьмово!

Портер выдвигал ящики тумбочки, а потом заметил зеленую хирургическую «пижаму» и надел ее — она была тесновата, но ничего, сойдет. Потянулся за ботинками и замер, заметив, что изнутри торчит кусочек целлофана: пакет для вещдоков, в котором лежали карманные часы.

Они поблескивали под флуоресцентной лампой.

Сердце глухо забилось где-то в горле.

«Неужели все так просто?»

71

Дневник

Трава была еще влажной от росы и липла к туфлям. Я зашагал к дому Картеров, ни о чем особенно не думая, и, хотя не мог их слышать, я знал, что мои родители идут в нескольких шагах за мной. Я все время ожидал, что кто-нибудь из них прикажет мне остановиться, подождать или зайти им за спины, но такого приказа так и не последовало. Наверное, отец был в шоке, а какие мысли бродили в голове у мамы, мне трудно даже представить.

Поравнявшись с машиной Картеров, я понял, что она примерно в таком же состоянии, что и отцовский «порше». Я сказал «примерно», потому что все-таки состояние машины Картеров было не таким. Да, неизвестные разрезали шины, подняли капот и порвали проводку. Да, они насыпали сахар в бензобак и маслопровод. Сделали машину совершенно неподвижной, но разрушение не было таким личным. Они не порезали сиденья, не разбили фары и стекла; ограничили резню тем, что превратили машину в груду бесполезного металла, и на том остановились. Что же касается отцовского «порше», они набросились не только на саму машину — они набросились на него. Точнее, оставили ему недвусмысленное послание: «Пошел ты и пошла твоя семья за то, что лезете в наши дела». Вот что на самом деле они хотели сказать. Я понимал, что не должен допускать таких выражений даже в мыслях, а писать такие слова на бумаге еще хуже, но иногда единственными словами, способными описать плохие вещи в жизни, являются бранные слова, и тогда был самый подходящий момент.

Дорожная сумка, которую я уложил не так старательно, как чемодан, была взрезана, и содержимое валялось на крыльце Картеров: лекарства, зубная щетка, дезодорант — кто-то выдавил тюбик зубной пасты под ноги; половицы запачкались. Муравьи пришли в восторг и уже начали растаскивать белую пасту, пряча ее куда-то между пятой и шестой ступенькой крыльца. Мне хотелось раздавить их, но я сдержался.