Фестиваль

Василий потрогал лицо и моментально отдернул руку — на нем не было ни одного живого места. Почки пульсировали обжигающей болью, словно их долбили отбойным молотком. Иногда боль затихала и тогда все тело странно немело, а зубы принимались отстукивать чечетку. В такие минуты он об-хватывал голову руками и представлял, что падает в огромную черную бездну.

Хуже всего было состояние неведения. На пятый день Василий сбился со счета и уже не пытался узнать, какой на дворе день.

Через некоторое время избиения прекратились и жизнь вроде бы совсем замерла. Через определенные промежутки времени в камеру приносили еду, состоящую в основном, из луковой похлебки. Никто с ним не разговаривал, допросы кончились. Когда он спрашивал у конвойного, в чем дело, тот неизменно отвечал, что идет следствие.

Постепенно Василий оклемался. Раны на лице зажили. От нечего делать, он целыми днями, пока сквозь окно проникал хоть малейший отблеск света, занимался физическими упражнениями. Сначала кружилась голова и ломило спину, но он очень скоро наверстал потерянную форму.

Когда наступала ночь, Василий блаженно вытягивался на нарах и думал об этом деле, вспоминая мельчайшие детали. Чем дольше это происходило, тем больше он убеждался, что может просидеть здесь, пока снаружи все благополучно не закончится. Потом его выпустят, как никому ни нужного свидетеля.

Дни текли незаметно. Хмурый охранник не делал никаких попыток заговорить, точно был немым. Лицо его оставалось неподвижным и бесстрастным как у крупье во время проигрыша казино.

Глава 30

Отрывисто прозвенел звонок и Таня с явной неохотой встала с мягкого кресла и нашла открывать дверь. «Кто бы это мог быть?» — подумала она. За окном еще было светло, хотя стрелки часов уже перешагнули за девять вечера.

Она посмотрела в глазок. Там стоял Рома, так сказать, ее бой-френд. Видеть его сейчас она хотела меньше всего на свете. Он услышал шаги и нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Пришлось открывать.

— Ты одна? — тут же спросил Рома, заходя в прихожую и обшаривая все вокруг глазами.

— Да, — ответила она, невольно делая шаг назад.

— Ну, тогда привет. Зайти то можно?

Не дожидаясь ответа, он снял туфли, прошел в комнату и плюхнулся на диван. Таня заметила, что он был пьян.

Она знала его уже почти год и как-то привыкла к нему. Уж лучше синица в руках, — думала она. — Как никак, а все-таки целый год.

Рома был высокий, спортивного телосложения, длинные черные волосы и выразительные карие глаза. Дон Жуан, — сказала бы про него мало-мальски знающая жизнь женщина. Таня не могла с этим согласиться. «Он не бросает меня, значит, я ему нужна.»

Таня ничего не знала о его прошлых связях и чем они обычно заканчивались. Она принимала Марвелон и этим невольно удерживала его.

«Как хорошо, — думал Рома, — море удовольствия и никакой ответственности. Еще и деньжат подкинет. Дура…»

— Выпьем? — спросил он, когда Таня вошла в комнату.

— Я не буду, сам пей.

— Нет будешь. — Он достал пакет отвратительного белого вина и его лицо расплылось в жесткой ухмылке. Рома сходил на кухню и принес оттуда две кружки.