— Что ж, мистер, когда узнаете, то возвращайтесь ко мне и скажите.
По дороге в Нью-Йорк я долго размышлял над его словами, но ничего полезного так и не надумал. Потом я начал мечтать о том, как поступлю с пятьюдесятью тысячами долларов. Блажь, конечно, но скоротать время позволила.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
По адресу Парк-авеню, 626, располагался крупный многоквартирный дом из красного кирпича, возведенный в 20-е годы нашего столетия. Один этаж в нем занимал примерно столько же места, сколько полтора этажа в здании современной постройки, и, если верить Хомеру Клаппу, то самая маленькая квартира в нем состояла из семи, а самая большая — из четырнадцати комнат.
По прибытии туда, в девять пятнадцать утра в среду, я еще застал перед домом уборщиков, которые только что закончили отмывать тротуар до зеркального блеска, придававшего Парк-авеню тот мертвенно-аристократический вид, что служил ее едва ли не главной достопримечательностью. Перед подъездом прогуливался консьерж Клапп, облаченный в болотно-зеленую ливрею. На его широкой плоской физиономии застыло глуповатое умиротворенно-безмятежное выражение, а в руке он удерживал поводок, на конце которого вертелась мелкая собачонка. Собака — великолепный повод, чтобы завязать беседу, — даже лучше, чем погода. Я заметил, что это, наверное, китайский мопс. В ответ на мою реплику Клапп возмущенно возразил, что передо мной шпиц — это, мол, и слепому видно. По меньшей мере, видно ему, консьержу из столь замечательного дома. Он также добавил, что между шпицами и пекинесами нет вообще ничего общего: шпицы все, как один, добрые и ласковые, а пекинесы — глупые, злобные и кусачие. В их доме жили целых четыре этих маленьких чудовища, а вот шпицев, к сожалению, обитало только двое.
— Только шпицы и пекинесы — людей нет?
Прежде чем ответить, он удостоил меня преисполненным презрения взглядом.
— Очень остроумно. Вы — фигляр?
— Нет, сыщик из страховой компании, — сказал я. — Меня зовут Харви Крим.
Поскольку говорил я с должным уважением, да еще и улыбнулся, консьерж тоже представился, и я понял, что мы с ним непременно подружимся. Он был одинок и ненавидел собак. По его мнению, общение с собаками разрушало его как личность. Так, во всяком случае, я истолковал его зажигательную речь. Клапп рассказал также, каково его жалованье, и спросил, как можно прожить на такие жалкие гроши с женой и тремя детьми. Все это он поведал мне не сразу, а рваными кусками, когда не нужно было открывать или закрывать перед кем-то из жильцов входную дверь или выскакивать к чьей-нибудь машине. Время-то было самое пиковое — жильцы так и валили из дома по своим делам. Я согласился, что при нынешних ценах на такое жалованье не разгуляешься.
— Вот и приходится жить за счет чаевых, а это унизительно. Чертовски унизительно. Значит, вы у нас частный фараон, да?
Я объяснил ему, что охочусь за сарбайнским колье.
— Я ведь живу с законом в ладах, — сказал консьерж. — Спиртным не торгую. Шлюх не поставляю. Изредка, разве что, ставлю пару баксов на какую-нибудь лошадку. Это ведь не преступление?
Я заверил его, что не считаю игру на скачках преступлением.
— Вот и приходится зависеть от этих мерзких чаевых. Кстати, мистер Крим, стоило вам только подойти ко мне, я подумал: вот человек, который охотится за камешками Сарбайна. Я с удовольствием вам помогу.
— За сколько?
Он пожал плечами и развел руками.
— Понимаете, нужно крутиться, чтобы жить… Если это жизнь, конечно.
Из двери вышел крупный, крепко сбитый мужчина средних лет и с бычьей шеей. Он был облачен в черный костюм, легкий плащ и черную фетровую шляпу; я успел разглядеть, что глаза у него светлые, бледно-голубые. Хомер побежал ловить для него такси, а я почтительно постоял в сторонке.
Проводив взглядом удаляющееся такси, Хомер пробормотал, что, должно быть, приятно повесить на шею своей бабенке безделушку стоимостью в четверть миллиона баксов.
ebooksa