Его данные свидетельствовали, что первые две тысячи оснований и последние две тысячи давали восемьдесят шесть процентов совпадений с полио. Но он был поражен совпадением центральных двух тысяч оснований и снова уставился на экран.
ПРОЦЕНТ СОВПАДЕНИЙ: 98 % ПО 2000 ОСНОВАНИЙ.
Его подозрения оправдались. Полиовирус был вектором, системой доставки; он находился на конце каждой нитки. По его мнению, восемьдесят шесть процентов совпадений, а не все сто объяснялись тем фактом, что вирус был обработан так, чтобы предупредить его копирование, – и тем самым он инфицировал реципиента полио.
Наконец вся эта ситуация начала обретать смысл, хотя он отчаянно надеялся, что ошибается.
Он вспомнил о пропавших досье – особенно об одном из них, – читая четкие буквы, которые сейчас составляли на экране перед ним его название.
– Вы подонки, – задыхаясь, сказал он, стараясь сдержать и ужас, и вспышку гнева. – Господи, какие же вы подонки!
По экрану проплыло какое-то отражение, и на стол упала тень. Он развернул стул и удивленно воззрился на доктора Винсента Кроу, оказавшегося в лаборатории. И стоявшего у него прямо за спиной.
Исполнительный директор был, как всегда, безукоризненно элегантен. На нем было пальто верблюжьей шерсти с вельветовым воротником. Руки он держал за спиной.
– Добрый вечер, доктор Баннерман. Мне случилось проходить мимо, и я подумал – не зайти ли и не поболтать ли с вами? За последнюю неделю или около того мы с вами почти не виделись. – Он показал в сторону дверей, где появилась другая фигура. – Не уверен, знакомы ли вы с майором Ганном, начальником нашей службы безопасности…
92
Губерт Уэнтуорт устал. Было два часа, но он редко так рано ложился в постель. Телевизор молча моргал перед ним, и светились все три спирали электрического нагревателя. Ему надо было бы принять горячую ванну, вытянуть ноги, и тогда, может быть, удастся подремать час-другой. Ночью он поработал с толком. Да, он хорошо провел время.
Время.
Привел все дела в порядок.
Наконец он уйдет к Франсуазе, которая ждет его тридцать три года. На прошлой неделе он снова виделся с врачом, и диагноз онколога не обещал ничего хорошего. Нужна операция – радикальное хирургическое вмешательство. Но он не был уверен, хочет ли пройти это испытание; несколько лет назад – да, это имело бы смысл. Тогда оставалось столько неоконченных дел. Но теперь все по-другому: неделя, может, две – вот все, что ему нужно.
Хирургия. Боль. Физиотерапия. Продолжение агонии. Нет, этого он не хотел.
Он любовно окинул взглядом свою коллекцию игрушечных машинок; раскрашенные свинцовые модельки в несколько дюймов длиной: седаны, откидные крыши, спортивные машины и грузовики его детства. Они вызывали у него воспоминания о тех временах, когда впереди лежала бесконечная жизнь, полная заманчивых обещаний. Но как все изменилось, подумал он, глядя на одну из самых любимых фотографий Франсуазы. Она улыбалась, и ее улыбка была полна тепла и счастья. Загорелая, с красным шарфом на голове, из-под которого выбивались блестящие черные волосы, и с улыбкой, предназначенной для него, и только для него.
«Ты с этим справишься, – сказали ему. – Не пройдет и пары лет. Время – великий целитель».
Они ошибались. Тридцать три года, и он никогда больше не подумал ни о ком – ни днем ни ночью. Да, конечно, он заботился о Саре, их дочери. В ней был для него весь мир, она была его жизнью. Но все время, в каждом ее движении, в каждом звуке ее голоса он видел и слышал Франсуазу. Он часто думал, понимала ли она, как много она для него значила.
А теперь и она мертва. Его взгляд переместился на фотографию на комоде. Сара и Алан в день свадьбы. Обоих больше нет. Им повезло, они ушли отсюда. Смерть позволила им скрыться, сбежать. Но не ему – он был приговорен к аду наяву; им руководила лишь одна страсть, которой потребовалось тридцать три года, чтобы созреть.