– Эти дела с Бенджамином, из-за которых ты оказался в таком… затруднительном положении.
– Что-то не улавливаю…
– Послушай, как ты думаешь, чьи деньги там присвоили? Бенджамина? Ой, я тебя умоляю! Этот человек ничего не имел, пока его не нашла я. Своей неосмотрительностью ты помог мне понять, что я ставила не на ту лошадь.
– И все-таки не понимаю… Вы имеете в виду моего отца?
– Нет, он был милым человеком, но оказался всего лишь жокеем. Если позволишь мне такое сравнение.
– Ломбард?
– Именно. Он был чрезвычайно энергичным мелким воришкой. Ты опрокинул тележку с гнилыми яблоками.
– Но мой отец…
Калиста с жалостью посмотрела на Гибсона.
– Ты поверил их версии? Что деньги украл твой отец? О боже! Нет. Твой отец просто смирился. В этом они похожи с Джорджем. Дюк Вон оказался простым козлом отпущения. У мертвых нет никаких прав, и они редко могут встать, чтобы защитить себя. Примерно так мне говорят мои адвокаты. И ты все эти годы жил с уверенностью, что твой отец – вор?
У Гибсона закружилась голова, глаза застлало пеленой; в ушах зазвенело так, что этот звон заглушил праздничный шум. Он с трудом подавил острое желание заткнуть уши. И все-таки вместо этого с силой сцепил пальцы, словно собираясь вознести к небесам гневную молитву, и посмотрел в глаза Калисте.
– Почему вы ничего не сделали? – спросил он после долгой паузы.
– Хороший вопрос. Потому что, попросту говоря, это было не в моих интересах.
– То есть своим воровством Ломбард затронул именно ваши интересы.
– Да, и мои деньги вернулись ко мне.
– Вот так?
– Политика – это мерзкая картина в красивой рамке. Как бы ни нравился мне Дюк Вон, я не собиралась впутывать свою семью в междоусобицу с Бенджамином Ломбардом ради спасения репутации твоего обманутого отца. Цена была бы слишком высокой для меня самой.
– Вы позволили Ломбарду победить…
– Но я по-прежнему живу и борюсь. Предпочла меньшее из двух зол.
– Так что ж, именно поэтому я здесь? Чтобы вас с Джорджем не так терзали угрызения совести?