– Ты, наверное, очень боишься меня?
Дыхание близко-близко; стоит прямо за спиной, наклонился, высокая неуклюжая тень ступенчато, углами, легла на траву.
– Нет.
– Обманщик. Бои-и-ишься. Вдруг я назову
– Не могу же я бояться того, чего не знаю!
– Разумно. Хочешь знать, как я узнаю имена обреченных?
– …
– Они записаны у меня на полях шляпы. Смотри!
Глупейшим образом Тиша повернулся и встретился с ним глазами.
Острый клин подбородка. Мясистые губы с ленивой томной улыбкой. Под горлом – шаль или платок пепельного цвета. Длинный нос и сильно выдающиеся скулы. Глаза – черные, круглые, вонзаются булавками.
Он взглянул в глаза смерти.
Красный, красный овал – золотые звездочки разбегаются во все стороны, исчезают по краям, в центре вспухает темный жесткий пузырь – бездна вспухает в мире чувственном, больном, хаос всколыхнул океан жизни, хаос координирует, дирижирует болью.
Как. Ему. Плохо.
Тиша ползет, надсадно дыша, тычется беззащитной мякотью в растопырь ветвей, губы перемазаны кровью и соком травы. Щеки исцарапаны, но он не пытается защититься рукой или встать. Ползет, переваливается; все силы уходят на то, чтобы удержаться на плаву, – тяжелые мерные волны бьют в висок, сознание дробится, расходится кругами. Собственное тело – теперь кукла – предает его, играет с ним, издевается.
Что это было? Что он видел?
Убирайся, говорит он солнцу, да, убирайся прочь; солнце насмешливо тычет в затылок свои спицы, руки скользят, медью выжжено горло.
Где-то далеко гул, как от труб, и странно… далеко бегут фигурки в белом, машут тонкими руками, все это солнце виновато, и… и… вспомнить, как…
Жасмин! – вспоминает.
ЖАС. МИН.
Бездна сыто чмокает.