Девица пожала плечами:
– Не знаю, нормально.
«Не загробным голосом?» – чуть не спросила я, дрожащими пальцами набирая номер.
– Сара Эванс у телефона.
Сомнений не осталось: со мной говорит Сара Эванс. Что происходит?
– Я Лили Макдональд, – начала я, в последний момент вспомнив, что я уже не Холл. – Вы мне звонили насчет…
Собеседница сердито перебила:
– Насчет моей дочери!
Мое облегчение было не передать словами. Покойную Сару Эванс просто назвали в честь матери!
– Как вы смеете защищать этого негодяя? – прошипела та. – Как вы можете, вы же человек?
Облегчение стремительно сменялось противным сосущим ощущением в груди. Будь это моя дочь, я была бы возмущена не меньше Сары Эванс… До этой минуты меня заботило лишь, сможем ли мы добиться оправдания Джо Томаса.
Расстроенный голос миссис Эванс напомнил мне крики моей матери много лет назад: «Как ты могла, Лили? Как ты могла?»
Меня бросило в пот. Бедная женщина. Я вспомнила газетную статью, и мне стало совсем худо: у нее же рак…
– Извините, миссис Эванс, но я не вправе обсуждать с вами подробности дела. – Ненавидя себя, я положила трубку и пошла докладывать начальнику плохие новости об «утрате» принципиально важных для апелляции Джо Томаса документов.
И сейчас, читая подсунутое под дверь письмо, я заподозрила, что автор анонимки – миссис Эванс.
– Как она меня нашла? – спросила я, стараясь сдержать дрожь. – Откуда она знает, где мы живем?
– Она? – У Эда напрягся рот. – Ты знаешь, кто это написал?
Я коротко объяснила ситуацию.
– Почему ты мне не сказала?
– Потому что у нас не такие отношения, – вырвалось у меня, как кипящая вода из крана в ванной (этот образ преследовал меня с того дня, как я взялась за дело Джо). – Ты ни разу не спросил, как у меня прошел день. После работы ты садишься в свой угол и рисуешь углем или красками!