Расколотый разум

Ты задумалась над этим. Ты никогда не думала о Джеймсе как о каком-то наборе качеств, с которыми нужно совладать. Конечно же, потом ты поменяла свое мнение.

Женщина замолкла.

– Теперь моя очередь спрашивать. Почему ты не родила раньше? Все дело в карьере?

– Нет. Думаю, дело тоже в контроле. Мне нравится решать все самой. И мне всегда приходилось так жить. Но с ребенком у тебя нет выбора. Когда он голоден, ты обязана его покормить. Если он перепачкается, ты обязана его помыть и переодеть.

– Но разве, будучи врачом, ты не все время удовлетворяешь потребности пациентов? Когда что-то случается во время операции, у тебя нет выбора. Тебе нужно все исправить. В экстренной ситуации ты должна реагировать.

– Это другое дело.

– Почему?

Ты отвечаешь медленно, тщательно взвешивая слова:

– Для этого требуется лучшее, что в тебе есть. Что-то особенное. Не каждый прохожий может сделать пересадку межреберного нерва вместо мышечно-кожного, чтобы восстановить функции бицепса. Или вылечить кистевой тоннельный синдром. Даже специалисты могут облажаться. А ребенок будет любить кого угодно. Дети любят даже самых ужасных, самых испорченных людей. Они привязываются к теплому телу. К знакомым лицам. К источникам пищи. Мне неинтересно, чтобы меня ценили как источник удовлетворения таких примитивных потребностей.

– Ты передумаешь, когда у тебя появится ребенок. Я уже видела такое много-много раз.

– Некоторые тоже так говорят. Я же думаю, что вручу ребенка Джеймсу, и пусть он с ним справляется.

– А ты меня заинтриговала. Немногие люди так думают, еще меньше – говорят об этом вслух.

– Я обычно говорю то, что думаю.

– Да. Я вижу. И думаю, что ты обычно не церемонишься с теми, кто ведет себя иначе.

– Ты права. Не особо.

Тут твоя память перескакивает к родам, которые начались на три недели раньше положенного. У Марка были какие-то проблемы с легкими. Он родился весь в пушке, покрытый лануго. Крошечное красное кричащее существо. Он сначала был твоим пациентом, а потом уже твоим ребенком, это упростило такую перемену в жизни.

На самом деле ты кормила его грудью из-за антител. Ты выполняла свои обязанности ради этого, несмотря на неудобства и боль. Тебе не нравилось, что тебя высасывали досуха по нескольку раз на день, и сама мысль об этом беспокоила тебя больше, чем ты могла себе представить.

Ты отняла его от груди в три месяца и вернулась к работе, как только из тебя перестало течь молоко от малейшего прикосновения. Тогда ты и наняла Анну – она делала все, что положено делать хорошей матери. Которой ты не была. И все равно Марк к тебе тянулся. А через шесть лет и Фиона. К тому моменту Аманда бросила попытки зачать и признала, что это невозможно.

Когда ты в последний раз видела Аманду? Ты не припоминаешь. Ты поняла, что ее нет. Они все уходят, каждый из них. Джеймс. Питер. Даже дети. Окружение. Но ты каким-то образом черпаешь из этого силы. Каждая потеря делает тебя сильнее, делает тебя тобой. Как розовый куст, у которого обрезают лишние ветки, а на следующий сезон он цветет еще пышнее, чем раньше, и цветы его становятся только больше. Есть ли что-то, с чем ты не справишься, если от тебя отрезали такой огромный лишний кусок?

У тебя видение: Аманда, тут, на полу, сердце не бьется, глаза все еще открыты. Ты всегда считала дурацкой традицию закрывать глаза мертвым. Разумеется, это нужно было живым, которым хотелось бы, чтобы мертвец пошевелился, чтобы сделать смерть более похожей на сон. Но для Аманды не будет вечного покоя. Она лежит на спине, руки скрючены, будто бы она сражалась. Ноги широко раскинуты. Это ты сделала? Потому что в комнате есть и другие, их тени мечутся. Слышатся слова. Ты должна это сделать? Да, должна. Тогда быстрее.