Расколотый разум

22
18
20
22
24
26
28
30

Но не его красота привлекла меня. То, как он чувствовал скальпель. Меня это завораживало. Он держал его, будто руку возлюбленной. Но все же, несмотря на страсть, на его желание, таланта у него не было. Я жалела его. А потом жалость переросла во что-то другое. Я никогда не использовала слово «любовь». Это не могло сравниться с чувствами, что я испытывала к Джеймсу. Но это не было похоже ни на что другое. А это уже многое значит.

Когда думаешь о жизни, всплывают самые сильные моменты. Вершины и впадины. Он был одним из самых высоких пиков. В каком-то смысле выше Джеймса. Если Джеймс был главной горой моей жизни, то он пиком иного рода. Выше, круче. На его склонах нельзя ничего построить. Но зато вид оттуда потрясающий.

* * *

На дорогом ковре цветная лента. Она портит тот эффект лоска, которого они с таким трудом пытаются достичь, но зато помогает. Это линейный мир. Иди прямо. Поворачивай налево или направо.

Синяя линия приведет меня в ванную. Красная – в столовую. Желтая – в коридор. Коричневая – для прогулок вдоль стен большой комнаты. Круг за кругом. Круг за кругом.

Мимо спален, мимо столовой, мимо зала с телевизором, комнаты развлечений, двойных дверей во внешний мир, на них слово «выход» написано броскими красными буквами. Так и ходишь, вечно в движении.

* * *

Что-то болит. Оно находится в стерильном, ярко освещенном месте, где нет места теням. Место для крови и кости. Но тень есть. И тайны.

* * *

Здесь необычайно чисто. Они постоянно скребут, пылесосят, обновляют краску. Вытирают пыль. Чинят. Тут все как новое. И лучшего сорта. Пятизвездочный отель с поручнями. «Ритц» для немощных. Широкие и мягкие кресла в большой комнате. Огромный плоский телевизор. Повсюду живые цветы. Запах денег.

Они и нас держат в чистоте. Часто моют с антисептическим мылом. Грубые руки умело орудуют жесткими мочалками. Унижающее яростное растирание живота и ягодиц.

Зачем так отскребать? Дайте отмершим клеткам собраться вместе, закрыть меня, пока я не превращусь в кокон, пока не останусь такой, какая я есть. Больше никакого старения. Нужно остановить это падение. За которое я не хочу платить. За которое я ничего не отдам.

* * *

Я сижу с хорошо постриженной седоволосой женщиной. Мы в столовой, за общим длинным столом. Он накрыт человек на двенадцать, но едим только мы.

У меня какие-то светлые полоски, плавающие в густой красной жидкости. У нее – кусок белесого мяса. У обеих еще что-то вроде белой каши, политой чем-то коричневым. Нутром я понимаю, что она – моя коллега. Кто-то достойный уважения.

– Что это? Я указываю на штуку, лежащую справа от ее тарелки, у меня такой нет.

– Это нож.

– Хочу такой же.

– Нет, он тебе не нужен. Видишь, твоя еда мягкая, ее легко разломать на кусочки. Тебе не нужно ее резать.

– Но он мне нравится. Больше всего остального.

– И это понятно.

– Как давно ты здесь?

– Около шести лет.

– Что ты сделала?