Расколотый разум

22
18
20
22
24
26
28
30

С другой стороны, ветеран Вьетнама одинок. Никто к нему не приходит. Он долго и громко переживает дни своей славы или своего кошмара, в зависимости от дня или даже часа. Он участвовал или же нет в бойне, одной из самых знаменитых. Какие-то детали звучат правдивее других. Как сбрасывали труп козы в колодец. Как льется кровь, когда перерезаешь вену. Как и я, он понимает, что это его наказание за преступления прошлого.

* * *

Сегодня Джеймс приехал домой из одной из своих поездок. Из Олбани на этот раз. Нудное дело, как он сказал. Его график стал свободнее, как и мой.

Как и я, он не стал с годами медлительнее. Все такой же упорный, такой же увлекающийся, как и в тот год, когда мы заканчивали школу. А у меня всегда это возбуждение, чувство открытия, не важно, долго ли он отсутствовал. Не то что обычная доброжелательность. Слишком резкий, слишком угловатый для большинства. И темный. Вот откуда эта мрачность в Марке, и внешняя, и внутренняя.

Джеймс уже было сел, но передумал, пересек комнату и поправил моего Кальдера на стене. Потом возвращается. Наконец, садится в кресло, но не расслабляется. Сидит на самом краю сиденья, притоптывая какому-то ритму. Всегда в движении. Доводит людей до грани, сам не знает, что выкинет потом. Потрясающе полезное оружие в суде и в жизни. В мире, где все ведут себя предсказуемо, Джеймс похож на эксплоративную операцию: режь и изучай, ты обязательно что-нибудь найдешь. Иногда что-то плохое. Но чаще – приятное. Тем не менее сегодня он необычно тихий. Он ждет немного, прежде чем заговорить.

– Выглядишь ты дерьмово. Но я представляю, что это лишь тень того, как ты себя чувствуешь.

– Ты всегда называл вещи своими именами. Его черты размыты при свете раннего утра. – Ты мог бы включить свет?

– Мне так больше нравится. – Он снова замолкает. Он вертит что-то в руках. Я подаюсь вперед. Какой-то медальон с гравировкой, на цепочке. Он почему-то важен. Я протягиваю руку ладонью вверх, в универсальном жесте, означающем «дай мне». Но он не обращает внимания.

– Ты забыла о нем. – Медальон висит на одном пальце, раскачиваясь взад-вперед – это может оказаться проблемой.

Я пытаюсь вспомнить. Здесь должна быть какая-то связь. Но она ускользает от меня. Я снова тянусь за ним, на этот раз хочу взять, а не просить. Но Джеймс отдергивает руку, отказывая мне. И вдруг он исчезает. Острое чувство утраты, смахиваю слезы с ресниц.

Люди здесь так быстро приходят и уходят.

* * *

Мы с Марком сидим в большой комнате. Он умоляет:

– Пожалуйста, мам. Ты знаешь, я бы не просил, если бы это не было важно.

Я пытаюсь понять. На нас смотрят люди. Сцена! Телевизор выключен, а им хочется драмы. А вот и драма, мы с Марком в главных ролях. Но я все еще не понимаю, о чем он говорит.

– Мам, это всего лишь до конца года. Пока мы не получим бонусы.

Его волосы давно не видели ножниц. Он еще женат? Была какая-то девушка. Что с ней случилось? Он выглядит ужасно молодым, все они ужасно молодые. Фиона еще младше, но она приглядывает за ним. Когда он на спор разбил бейсбольной битой окно гаража у Миллеров, именно Фиона постучала в их дверь и предложила стричь их газон в течение шести недель, чтобы расплатиться.

– Тебе не нужно было так поступать, – говорю я. – Нужно было взять на себя ответственность.

– Мам, оставайся тут, со мной.

– А вчера ты пришел домой пьяный. Я застала Фиону оттирающей рвоту с коврика в гостиной. Фиона присматривает за тобой.

– Да-да, как всегда, Фиона. Ты даже не представляешь, как меня это бесит.

– Что ты такого сделал, что даже младшая сестренка тебя не прикрывает?