К моему удивлению, ей стало неуютно. И это было необычно. Она ответила спустя какое-то время.
– Ты веришь в то, что я на такое способна? – наконец спросила она.
– Это не ответ.
Еще одна пауза.
– Не думаю, что я отвечу. Кроме того, кто бы ни скопировал порнографию на тот компьютер, он нарушил закон. Я за это отвечать не собираюсь. – Она было улыбнулась. – Что ты делаешь?
– Достаю фотоаппарат.
– Зачем?
– Чтобы запечатлеть вот это выражение твоего лица.
– И опять-таки зачем?
– Оно необычное. Я такого раньше не видела. Вот так. Готово.
– Не уверена, что мне это нравится.
– Не уверена, что мне не плевать. А теперь, если ты не против, я вернусь к своей бумажной работе.
И я захлопнула дверь у нее перед носом – на это я еще никогда не решалась. Насколько я помню, мы это так и оставили. Мы никогда не возвращались к этому вопросу, как обычно и случалось. Но перемена была такой серьезной, что я напечатала фотографию и вложила ее в альбом. Обвинение против Аманды. И я бы добавила: Дженнифер ликует. На этот раз.
Дюбуффе. Горький. Раушенберг. Наши эклектичные взгляды на искусство поражали окружающих. Но мы с Джеймсом всегда понимали друг друга с полуслова. Мы смотрели на репродукцию или литографию и без слов сговаривались – она должна быть нашей.
Это была страсть, которая росла с нашим благосостоянием, стала навязчивой привычкой. И иногда нас настигала боль ломки. Так было со «Свадьбой» Шагала, которую мы увидели в парижской галерее. Любовь и смерть, любовь и религия. Наши любимые сюжеты. Мы говорили о ней годами, мне она даже снилась. Во сне я стала невестой в курином брюхе, меня манили мелодии, которые играл летающий дудочник, я скользила в восхитительном темно-синем и насыщенно-красном мире. Он был так далеко, но мы, как избалованные дети, тянули к нему руки.
Разумеется, Питер и Аманда пытались зачать дитя. Я считала, что ни одна яйцеклетка не сможет удержаться в столь неприступной утробе. Потому она во всем была непреклонна. «Упрямая старая карга», – сказали соседи на какой-то вечеринке. «Породистая сука», – отозвалась Аманда. Но не всегда. Нет. Она по-другому относилась к Фионе. Она всерьез воспринимала свою роль крестной. Пусть это и началось с шутки.
Фиона не была крещеной, мы, те еще безбожники, не собирались этого делать. Но в день, когда я принесла ее домой и Аманда с Питером пришли к нам с бутылкой шампанского, я объявила, что мне хотелось бы, чтобы Аманда стала крестной.
– Феей-крестной? – съязвил Питер.
Я опустила пальцы в бокал и брызнула немного шампанского на сморщенный красный лоб Фионы. Она проснулась, раздался жалкий всхлип.
Аманду застало врасплох такое развитие событий.