У него определенно знакомое лицо, выбивающееся из череды других. Позже, после ужина, наконец всплывает подходящее имя.
– Джеймс! – говорю я, пугая ветерана так, что он проливает воду в свой хлебный пудинг.
И лишь какое-то время спустя я понимаю, что моя икона пропала. Но оставляю мысль при себе.
Они что-то говорят, показывая на свои головы. Показывая на мою голову. Тянут меня за волосы. Я отталкиваю их руки.
– Парикмахер. Парикмахер здесь. Настал твой черед.
– Что такое парикмахер?
– Пойдем, ты увидишь, и тебе станет легче!
Я позволяю поставить себя на ноги, шаг за шагом меня ведут по коридору; мы проходим мимо набитых кресел, расставленных группками, будто бы они общаются. На столах свежие цветы. Что это за место?
Мы входим в большую комнату со сверкающим плиточным полом. Вдоль одной из стен стоят высокие шкафы с пластиковыми корзинами. В них пряжа, разноцветная бумага, маркеры. У стены напротив длинная стойка с раковиной посередине. Столы и стулья сдвинуты в сторону, на полу – чистая клеенка, на ней – пластиковый стул. Рядом стоит женщина, одетая в белое.
– Вы бы хотели вымыть волосы перед стрижкой? – спрашивает она и отвечает сама себе: – Да, вижу, что это хорошая идея.
Меня разворачивают, вежливо, но настойчиво наклоняют над раковиной. Волосы и шею постыдно трут, споласкивают, снова трут и снова споласкивают. Отводят меня обратно и сажают на стул, женщина пытается расчесать меня.
Вмешивается другая женщина:
–
Женщина в белом радостно соглашается:
–
Я пытаюсь возражать. Мои волосы всегда хвалили, их густоту и цвет. Джеймс звал меня Рыжиком в моменты особой нежности.
– Нет, – говорю я, но никто не обращает внимания. Я чувствую давление и холод стали у скальпа, слышу как чикают ножницы. Обстригают будто овцу.
Вокруг собираются другие люди, глазеют.
–