– Они опрашивали солдат, – тихо отвечаю я, словно боюсь, что Кейтлин может понять, если услышит. – С рыжим уже говорили. С Тиббсом.
Тренерша роняет ложку, скользкую от банановой мякоти.
Замирает на секунду с вытянутой рукой.
Я тянусь, чтобы поднять ложку с пола, но она бросается мне наперерез и останавливает меня.
– Они должны были опросить его людей, – произносит она. – Я знала, что так будет.
– Но тренер, – я пытаюсь говорить уверенно, насколько это возможно, – никому не нужны неприятности. Никому.
Она вопросительно смотрит на меня, и я сама удивляюсь, зачем говорю загадками. Наверное, из-за Бет, из-за того, что мне кажется, будто у нее глаза на затылке, а еще потому, что Кейтлин смотрит на нас и моргает.
– Но ситуация чревата неприятностями, – говорит она, не отрывая от меня глаз.
– Это точно, – отвечаю я. – Уверена, все это понимают.
– И рядовой Тиббс тоже понимает?
– Кажется, да.
Однако она, должно быть, видит что-то во мне – страх, засевший глубоко внутри.
– А с чего рядовому Тиббсу делиться с тобой такими подробностями? – спрашивает она, все еще держа перед собой липкую руку и не двигаясь с места.
– Он с Бет поделился, – отвечаю я, замявшись на долю секунды. Рассказывать ей об этом неприятно, но еще неприятнее промолчать.
Она не сразу усваивает эту новость.
– Он Бет все рассказывает, – повторяю я.
– Поняла, – отвечает она и так и стоит с поднятыми руками, как врач перед операцией. Операцией на сердце.
Встречаю ее на второй перемене в коридоре первого этажа. Она уже вернулась из полицейского участка.
– Все в порядке, – говорит она, быстро проходя мимо. Французская коса заплетена очень туго, жилка на виске пульсирует. – Никаких проблем. Все хорошо.
После обеда Бет находит меня в школьной библиотеке. Я никогда там не бываю, поэтому никому бы не пришло в голову меня там искать. Но Бет пришло.