Плакать она начинает потом, когда мы возвращаемся в дом. В коридоре она сгибается пополам и заходится в сильных, болезненных рыданиях. Я держу ее за плечи; ее крепкие мышцы дрожат под моими руками.
Она останавливается в середине коридора, я поддерживаю ее, а она рыдает.
В ту ночь я сплю рядом с ней, под ее огромным мягким одеялом.
Мы лежим, отвернувшись друг от друга, на противоположных концах кровати. Какая большая у них кровать, и как далеко от меня Колетт. Я даже не могу понять, плачет ли она до сих пор. Скомканное одеяло между нами напоминает сугроб. Я думаю: здесь спит Мэтт Френч. Как же им обоим одиноко.
Среди ночи я вдруг слышу ее голос – враждебный, напряженный.
– Как ты мог так поступить со мной? – злобно спрашивает она. – Как?
Смотрю на нее и мне кажется, что глаза ее открыты. Руки сжимают покрывало.
Не знаю, с кем она разговаривает.
Во сне люди всякое говорят.
– Я ничего не сделала, – шепчу я, будто она обращается ко мне.
Глава 22
В семь утра я включаю телефон и в «Фейсбуке» на страничке нашей команды вижу кучу новых постов от Бринни, Минди и Рири:
Жуть как хочется быть частью всего этого.
Колетт уже на кухне – печет вафли для Кейтлин. Та завороженно уставилась в раскаленную докрасна печь и жует кончик своего хвостика.
– Тебя телефон разбудил? – спрашивает она, разминая ложкой банан на жемчужно-сиреневой тарелочке Кейтлин.
Я вспоминаю, что действительно слышала звонок.
– Опять придется ехать в участок и говорить с ними, – сообщает она, и ее глаза темнеют. – Через полчаса.