– Нет, я не об этом, – говорю я, снова возвращаясь к нашему разговору. – Он сказал полиции, что ты была дома и спала, да? Ведь он сам считает, что так и было?
– Лучше, если вас будет двое, Эдди, – торопливо произносит она. – Мужу никогда не верят. К тому же, он спал, а это не очень-то подтверждает мои слова…
Она замирает на секунду, словно увидев на стекле незаметное мне пятнышко.
– Раньше я газетами окна протирала, – вдруг говорит она. – А потом Мэтт купил мне эту штуку, – она дотрагивается до скребка, крепящегося к концу длинной палки. – Это овечья шерсть.
Я все жду, когда же она извинится, скажет:
– Колетт, – говорю я, – а что же ты не спрашиваешь, что я рассказала в полиции?
Она смотрит на меня.
– А я знаю, что ты рассказала, – отвечает она.
– Откуда? – я встаю на колени на диван, по которому она ходит босиком. – Может, я все испортила и не догадываюсь об этом?
– Нет, потому что ты умная. Потому что я верю тебе, – она поднимает скребок и раздвигает ручку, делая ее длиннее. – Иначе я не стала бы тебя во все это вмешивать.
– Во что? – мой голос царапает горло. – Во что ты меня вмешала, Колетт?
Она не смотрит на меня. Она смотрит в окно.
– В свои неприятности, – дрогнувшим голосом отвечает она. – Думаешь, я не понимаю?
Я слежу за ее взглядом.
Там, на лужайке, Мэтт Френч повернулся и, кажется, смотрит в нашу сторону. Прямо на меня.
Я не вижу выражения его лица, но догадываюсь, каким оно может быть.
– Колетт, – говорю я, – почему у тебя были мокрые волосы?
– Что? – она водит скребком по стеклу вверх-вниз.
– Тогда, ночью, когда я приехала к Уиллу, – мой взгляд все еще прикован к Мэтту – он сидит во дворе, ссутулив плечи, – почему у тебя были мокрые волосы?