На одном снимке мы с Бет стоим на переднем плане: боевая раскраска из блесток, рты открыты, языки высунуты, пальцы показывают «козу».
Один наш вид внушает трепет.
Это прошлогодняя фотография. Сначала я не узнаю себя. На наших лицах столько краски, что мы неотличимы друг от друга. Не только Бет и я, но и все мы – вся команда.
Окна в доме тренера все еще покрыты инеем после ночных заморозков. Бумажные снежинки Кейтлин наклеены на стекло. В доме горит лампа.
Дом выглядит, как избушка из сказки, как рождественская хижина с открыток в супермаркете.
Кейтлин стоит на пороге и сосет пальчики. Обычно она такая ухоженная, но сегодня волосы у нее спутаны, как у забытой куклы. На щеке хлебные крошки.
Она ничего не произносит, но в этом нет ничего странного – при мне она еще ни разу не заговорила. Огибая девочку, я прохожу в дом, едва задевая ногой колкий ворс ее джемпера с рюшами, который больше подходит для июля.
– Не думала, что они так быстро до тебя доберутся, – говорит тренерша. Она моет окна в подвале, протирая их сначала специальным скребком на длинной палке, а следом – мягкой тряпкой. – Я тебе обзвонилась, между прочим. Думала, смогу предупредить раньше, чем они тебя найдут.
Ее лицо в бисеринках пота.
Я ничего не отвечаю. Пусть попотеет хотя бы чуть-чуть. Меня-то она заставила попотеть.
– Мне показалось, что это проще всего – сказать, что в тот вечер ты была здесь, – продолжает она. – Если ты была у нас, значит, я никак не могла поехать к Уиллу.
Она смотрит на меня из-под вытянутой руки с изящными выпуклыми мышцами.
– И ты тоже, – добавляет она. – Значит, у нас обеих алиби.
– А Мэтт? – спрашиваю я, понизив голос.
– А, он вернулся, – она показывает в окно на улицу. – Он во дворе.
Мэтт сидит на кирпичной оградке голой клумбы в дальнем углу лужайки.
Не могу даже представить, чем он там занимается, но сидит он совершенно неподвижно.
Никогда не видела его таким. Интересно, спокойно ли сейчас у него на душе?