– Паркер, – перебиваю я. – Никто не называет его Джоном.
Его имя вызывает привычную боль в груди. Наверное, сейчас он забывает меня, забывает
– Вовсе нет. – Теперь она выкладывает продукты из холодильника на пол: морковь, соевое молоко, тофу, оранжевый веганский сыр. – Я утром видела его маму в магазине. Такая приятная женщина. Такая спокойная, чистая энергетика. В общем, она сказала, что он дома. А где имбирь? Уверена, я брала…
На мгновение я теряю дар речи.
– Он дома? – повторяю я. – Что ты имеешь в виду?
Прежде чем вернуться к своему занятию, она бросает на меня быстрый понимающий взгляд через плечо.
– Не знаю. Думаю, он приехал на выходные. Может, соскучился по дому.
Соскучился по дому. Боль в моей груди, дыра, которая осталась там после смерти Дары и стала еще больше, когда Паркер уехал, похожа на тоску по дому. И я понимаю: Паркер означал дом для меня. Год назад он ни за что бы не приехал домой, не сказав мне об этом. Но год назад он не знал, что я – сумасшедшая. Год назад я и не была такой.
– Вот он. Спрятался за апельсиновым соком. – Тетя Джекки выпрямляется с имбирем в руках. – Как насчет смузи?
– Может, чуть позже.
В горле сжалось так, что я даже воду не смогу проглотить. Паркер всего в пяти минутах от меня, даже в двух, если пойти по короткому пути, через посадку, и все же он как никогда далек от меня.
Мы целовались этим летом. Он целовал
Тетя Джекки хмурится.
– С тобой все в порядке?
– Да, – отвечаю я и заставляю себя улыбнуться. – Просто немного устала. Думаю, мне стоит ненадолго прилечь.
Кажется, она мне не верит. Но решает не давить на меня.
– Я буду здесь, – говорит она.
Наверху я направляюсь в комнату Дары, точнее – в ее бывшую комнату. Теперь здесь будет гостевая спальня – чистая, безликая и украшенная нейтральными репродукциями Моне на стенах, покрытых краской оттенка № 12. Комната стала казаться намного больше, чем раньше, не только потому, что из нее убрали все вещи Дары, но и потому, что ее самой теперь здесь нет, такой большой, живой и реальной. Рядом с ней все казалось маленьким.
И все же нам хватило несколько часов, чтобы стереть все следы ее присутствия. Все, что она покупала, получала в подарок, любила, хранила, все что накапливалось в ее комнате годами, было рассортировано, сложено по пакетам или выброшено – меньше чем за день. Как легко нас, оказывается, стереть.
В воздухе все еще витает легкий запах жженого шалфея. Я еще сильнее распахиваю окно и вдыхаю свежий воздух, запах лета постепенно сменяется осенним. Голубой и зеленый увядают и превращаются в оттенки янтаря.